Гриша, услышав, что разговор зашел о нем, еще ниже опустил голову над лентой.
— Не сомневайтесь, товарищ лейтенант, — сказал Воловик, — Артем его вышколит — классным пулеметчиком станет!
Подошли два бойца — Олекса Ковальский и Денис Ляшок; остановившись в двух шагах от лейтенанта, стали прислушиваться к разговору. Окидывая их оценивающим взглядом, Воловик весело рассмеялся:
— Вот эти, сухаревские, — а их здесь пятеро — в вас, товарищ лейтенант, влюблены, как в девушку. И как же они все переживали, что из госпиталя вас в другую часть могут направить!
— Будто ты, сержант, сам не ждал лейтенанта, как бога! — подкузьмил его Олекса.
— Я — другое дело, — солидно проговорил Воловик. — Мы вон с каких пор вместе воюем. — И, обратившись к Радичу, добавил: — А сухаревцы — ничего не скажешь — справные солдаты, особенно вот он, Ковальский.
— Э, попал бы я сюда, если б не прицепилась ко мне рожа, — глуховатым голосом ответил Олекса. — Моих ровесников мобилизовали, а мне, как назло, ряшку раздуло. Все меня успокаивали: и без тебя, мол, обойдутся, не пустят к нам немца. Дядько Денис, Давид Пружняк, Охтыз Кибец, многие — в истребительном были. И я в нем числился. А приказали: по машинам и — на восток. Кто-то с бухты-барахты нас скопом — в пехоту. А я ведь тракторист, мог бы и на КВ фашистов, как клопов, давить. Так нет — всучили бронебойку…
— А мне все равно, только бы вместе со своими, — быстро вставил реплику Ляшок.
— Вам все равно… — передразнил его Олекса. — Может, вам и то все равно, на чьей земле противника бить? — И обратился к лейтенанту: — Он, дядько Денис, действительную в артиллерии служил. Я еще в Покровке намекнул одному капитану, но тот только чертыхнулся: «Тоже мне специалист — подносчик снарядов… Он знает дважды два, а сейчас алгебра нужна…» Вот так. Может, вам, дядько Денис, как один тут говорил, где б ни воевать, абы не воевать?
— Верно говоришь — лучше бы не воевать. Но если на то пошло, еще увидим, какой из кого вояка, — огрызнулся Ляшок. — Бой покажет. А капитан правду сказал: какой из меня подносчик снарядов, если я отродясь слабосильный.
Перепалка затягивалась, и Радич перевел разговор на другое. Обращаясь к Ковальскому, сказал, что на днях видел Лесняка:
— Он кончает училище в Энгельсе — есть такой город на Волге. Я как раз там в госпитале лежал.
— Правда? — радостно удивился Ковальский. — Значит, Мишко жив-здоров? А мать говорила, что он в Ленинграде, на флоте. При вас же она тогда плакала и причитала: убьют, и могилки от сыночка не останется — в море акулы съедят его с косточками. А он, вишь, на суше объявился.
— Училище флотское, — сказал Зиновий. — Лесняк собирался ехать на стажировку в полк морской пехоты.
— А вы не записали его адреса? — спросил боец.
— Адрес есть, — ответил лейтенант. — Напишите ему, Михайло очень обрадуется. Брата своего он до сих пор не разыскал.
— Напишу, — пообещал Олекса и неожиданно, ни к кому не обращаясь, проговорил: — И какой же умник додумался впихнуть нас в эту церковку? Других в домах разместили, живут как на курорте. Там, глядишь, и молодица тебе улыбнется и вареником угостит.
— Ты слова подбирай, когда о командирах говоришь, голова садовая, — недовольно-назидательным тоном заметил Воловик. — Сам ведь знаешь: в селе еще одна часть расквартирована, она раньше нас пришла. В каждой хате нашего брата как сельдей в бочке.
— Я и хотел бы туда селедкой затесаться. Это лучше, чем выстукивать зубами в пороховом погребе, — ответил Олекса. — Церковь — это же для немецких летчиков ориентир номер один. Ухнет фашист одну фугаску — только окровавленные щепки полетят.
— Церковь — святое место, — заметил Ляшок. — Не должен бросать на церковь.
— Вам, дядько Денис, лишь бы посудачить! — в сердцах сказал Олекса. — Для фашиста святынь нет, давно надо знать. Но до чего же обидно, когда думаешь, что и в окопе мерзнуть придется, и здесь тебе не так, как людям. Ходил я к нашим в первую роту. Они в хатах по-устраивались и греются, как коты. Им и молочко перепадает, а то и пирожок с печенкой.
— Война, — снова строго сказал Воловик. — Устав когда-нибудь читал? Солдат на трудность службы не жалуется. Сейчас никому не мед. А ты привык возле жены вареники да пироги с печенкой за обе щеки запихивать, мазунчик несчастный! Фронт-то вон какой — поперек всей страны. Сколько солдатских ртов накормить надо! Я иногда подумаю — страшно станет: где взять столько харчей? Ведь нас — миллионы рабочих — от дела оторваны. А много ли одними женскими руками наработаешь? Ты будто с пеленок голодал — только об еде и говоришь. Слушать тошно. — Бросив презрительный взгляд на Ковальского, Воловик повысил голос: — Вы мне тут бойцов не разлагайте. Им завтра в бой идти. — И затем спокойнее добавил: — А еще бригадиром механизаторов был… Да я такого бригадира и к трактору не допустил бы!