Олекса, задетый за живое, посмотрел на Воловика, бросил короткий взгляд на Радича, задумавшегося у раскаленной печки и не слушавшего легкой перебранки, тихо сказал:
— Я, дорогой товарищ сержант, ответил бы вам, если бы не взводный… Я сказал бы вам, что действительно с пеленок голодал, это вам и дядько Ляшок подтвердит, да каким я бригадиром был — тоже свидетели есть, могут подтвердить, что и на Всесоюзную выставку ездил. А туда, как вам известно, не всякого возьмут. — Он осмотрелся, ища поддержки. — Видали, я — мазунчик! Да на мне кожа и кости, а он в колхозе, на своей бригадирской должности, так отъелся, что сало с него и до сих пор не спало.
Неожиданно для всех после такой злобной тирады Ковальского Воловик не обиделся, а, наоборот, удовлетворенно рассмеялся:
— Правда твоя — дома мы питались неплохо, но ведь и работали — не сачковали. На совесть трудились! А вы, сухаревские, что ты, что вон Ляшок, худющие, как гончие псы, — видно, черными сухарями всю жизнь перебивались. Потому и работали кое-как…
Возмущенный Олекса махнул рукой и отошел от «буржуйки».
Зима установилась рано, и сейчас от свирепых морозов даже потрескивали слежавшиеся снега. Часто дули пронизывающие ветры. Однако настроение у бойцов было куда лучше. Оживились они после разгрома немцев под Москвой и успешных действий на многих других направлениях, особенно после того, как Юго-Западный и Южный фронты, перейдя в наступление, прорвали вражескую оборону и на участке Балаклея — Красный Лиман отбросили фашистские войска чуть ли не на сто километров. А когда стало известно, что наши части подошли к райцентру Днепровской области — Петровскому, появилась надежда на скорое освобождение всего Приднепровья. Правда, в район прорыва фашисты подбросили свежие силы и остановили наступление, все же нашим частям удалось закрепиться на рубеже Балаклея — Лозовая — Славянск. Положение здесь стабилизировалось. Теперь все ожидали нового нашего большого наступления.
И когда в церковь прибежал боец и сообщил Радичу, что его вызывает ротный, Зиновию первым делом подумалось: «Может, сейчас и начнется настоящее дело?» Пока он лежал в госпитале, полк здесь, на Донетчине, участвовал во многих боях. В одном из боев особенно отличился взвод Бессараба. Поэтому, когда погиб комбат и на его место назначили Стаецкого, ставшего к тому времени старшим лейтенантом, он по приказу штаба полка передал роту Бессарабу.
Бессараб вместе с политруком роты Кажаном квартировал неподалеку от церкви, в низенькой хате, принадлежавшей старой вдове. Когда Радич вошел в тесную комнатку, в которой вместились лишь квадратный стол, кровать и узенькая кушетка, — там уже, кроме постоянных жильцов, были Лукаш, Жежеря и Печерский.
Микола носил раздобытую где-то шапку-кубанку с красным верхом и даже в хате не снимал ее. Лихо сдвинутая набекрень, она и сидела на нем чертом. Кубанка была у него и в Днепровске, но порядком поношенная и выцветшая, побывавшая, видимо, еще в походах гражданской, и надевал ее Микола лишь в дни занятий верховой ездой на ипподроме.
На столе и в котелке дымилась сваренная в мундире картошка, в белой мисочке чуть желтели кусочки мерзлого сала, на незастланном столе были разложены ломти черного хлеба, и возле каждого — по пустому стакану. Все уже сидели за столом, только Микола в новой гимнастерке и скрипучей портупее, с планшетом на боку, похаживал посреди комнаты на правах хозяина.
Когда Радич, скрипнув дверью, появился на пороге, Бессараб, круто повернувшись к нему лицом, с приветливой белозубой улыбкой воскликнул:
— Заходи, заходи, друг наш дорогой! Сказано ведь: кто близко живет, тот всегда запаздывает. Садись, Зинько, вот здесь, у окна, на почетном месте, — ты наш высокий гость. Мы рады, искренне рады твоему возвращению. — И обратился ко всем: — Никаких рапортов и «накачки» не будет. Мы посоветовались с политруком нашим Павлом Петровичем и решили: надо же хоть стаканом чая отметить встречу с Зинем. А он, как нам известно, на Волге повидался с Лесняком, да и в госпитале люди были со всех краев — наслушался тыловых разговоров. Нам с политруком кое-что уже рассказал… Еще послушаем… А сейчас погреемся чайком… — При этих словах он подмигнул: — Да и не только чайком. Сами ведь понимаете, не сегодня завтра отправимся на передовую, а в окопах сейчас — ох и холодно! — И, садясь за стол рядом с Зиновием, добавил: — Эх, сюда бы еще Лесняка с Корнюшенко — полный комплект был бы.