Выпили по полстакана разведенного спирта, молча закусили. Завязался разговор. Зиновий рассказал друзьям, как неожиданно встретился в госпитале с Михайлом, как, гуляя по берегу Волги, разговаривали, вспоминали Днепровск и многих литфаковцев.
— Каждому из вас Мишко передавал сердечный привет, — сказал Зиновий. Затем он встал, вышел из-за стола и обратился к Лукаш: — А Светлане, сказал, поклонись до самой земли. Ей, говорил он, сейчас труднее всех. И еще просил передать, что он восхищен ее мужеством и отвагой. — И Радич низко поклонился Лане.
— Ох, и скажет такое! — смущенно замахала руками Лукаш, и на глазах у нее проступили слезы.
— Все правильно! — подтвердил Бессараб. — А уж если говорить, то знай, Лана: не только Мишко — все мы гордимся тобой.
Кажан, пристально и как-то тепло смотревший на своих питомцев, тоже вступил в разговор:
— А я, ребята дорогие, горжусь всеми вами. Ведь совсем недавно, в университете, кое-кто из вас огорчал меня, плохо готовился к семинарским занятиям. Порою думалось мне: «Без пяти минут преподаватели средних школ, а еще сами как дети». Теперь же среди вас я чувствую себя вашим ровесником.
— Что говорить о нас, — сказал Жежеря. — Весь народ сдает сейчас экзамен на прочность.
— Это верно. Только я все пытаюсь понять, удивляюсь — как удалось Гитлеру чуть ли не всех немцев повести на этот дикий разбой? — сказал Печерский. — Сколько уже раз за свою историю Германия начинала войны, терпела поражения и вот снова встала на путь грабежей и убийств.
— А ведь этот народ дал миру Шиллера, Гёте и Гегеля, Баха и Моцарта, — сказал Жежеря. — Мне иногда, как вспомню о зверствах фашистов, кажется, что немцы в массе своей утратили в этой войне свою человеческую сущность. И я убедился, что дикую разрушительную фашистскую силу можно одолеть только силой.
— И это верно, — согласился Печерский. — И обратился к Радичу: — Ты, Зинь, не знаешь еще одного важного обстоятельства: наш закоренелый холостяк Андрей влюбился в юную лейтенанточку медслужбы. Зовут ее Ниной, очаровательная блондинка, и, судя по тому, что наш Жежеря стал мягче, Нина отвечает ему взаимностью.
— Я искренне радуюсь за Андрея, — живо откликнулся Радич.
— От души поздравляю тебя, Андрей, — улыбнулась ему Лана. — Нину я знаю, славная девушка, как говорится — всем хороша.
Жежеря смущенно молчал, а потом произнес:
— Ну, граф, за раскрытие тайны ты мне ответишь… — И погрозил кулаком Печерскому.
Юрий поторопился перевести разговор на другое, сообщив, что профессор Геллер, как пишет ему Тамара, в Ташкент с университетом не поехал. По ее намекам можно догадаться, что он, как фольксдойче, оставлен на подпольной работе.
Радич, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:
— Друзья! Совсем забыл! Забыл вам сказать, что, возвращаясь из госпиталя, на вокзале в Ворошиловграде встретил… знаете кого? Нет, не догадаетесь. Смотрю — стоит на перроне в кожаном пальто, в пилотском шлеме этакий широкогрудый человечина… Присмотрелся повнимательнее, и — кто бы думали? Наш Левко Палагута! Да, да — он. Ну, как водится, обнялись. Он уже второй день был в городе и случайно повстречал своего школьного друга, нынешнего секретаря нашего обкома комсомола. Там вообще много наших товарищей из областного руководства. Туда же из оккупированного Днепровска прибыли и некоторые подпольщики, за которыми особенно охотилось гестапо. Так вот, от нашего друга Палагуты я и узнал, что Геллер вел антигитлеровскую агитацию среди немецких солдат. Фашисты бросили его в тюрьму. Сам Геббельс будто бы интересовался им, предлагал ему какую-то должность в своем ведомстве, но Геллер с возмущением отказался. После этого немцы его расстреляли…
Всех потрясла эта весть. Долго молчали, затем послышался голос Ланы:
— Очень жаль Генриха Оттовича! Замечательный был человек!
— Как всякий по-настоящему мудрый человек, Геллер отличался исключительной душевностью, — сказал Павел Петрович. — В последние два года, когда я работал над кандидатской диссертацией, он был моим научным руководителем. За это время я особенно близко познакомился с ним. Он — участник гражданской войны, старый большевик. — После непродолжительной паузы Кажан с досадой проговорил: — Диссертацию я подготовил, а защититься не успел. Поехала моя Ярославна к моим родителям и взяла диссертацию с собой. Диссертацию, конечно, можно и другую написать, жена бы уцелела…