Летом грозного сорок первого года они появились в Ленинграде, на Васильевском острове, в отряде подплава имени Кирова незадолго до отъезда в Тихвин. Михайлу они сразу же бросились в глаза, так как носили длинные волосы в отличие от всех, стриженных «под нулевку». И держались они как-то вольнее, вероятно, потому, что были не новичками, да и порох уже нюхали.
В училище они были в одной учебной роте с Михайлом и сдружились с ним, но он был рядовым курсантом, а Геннадий и Костя «ходили в начальстве». Мещерякова по прибытии в город Энгельс назначили старшиной роты, а позднее и Пулькин, получивший сержантское звание, стал помощником командира взвода. Но лишь после назначения их на один флот Михайло узнал, что Мещеряков и Пулькин — уральцы.
Теперь они, став лейтенантами, были равными. От Саратова ехали в одном купе, узнали друг друга еще ближе. И вот только теперь, в казахстанской степи, Лесняк спросил Мещерякова:
— Скажи, Костя, вы воевали на суше или на море? И как попали в наше училище?
— В училище попали просто, — ответил Мещеряков. — Перед началом войны нас зачислили в Либавское училище ПВО. Но учиться не довелось. А воевали всего несколько дней, правда, у меня осталось такое впечатление, что побывали мы в самом аду.
На рассвете 22 июня первые немецкие бомбы в Либаве упали на военный городок и на аэродром. Особых повреждений не было, и в училище думали, что произошло какое-то недоразумение. Продолжали жить обычной мирной жизнью. Вечером планировали провести культпоход в театр. Лишь в полдень услышали радиопередачу из Москвы о том, что на нас вероломно напала фашистская Германия. Тогда же весь состав училища собрали на митинг и начальник призвал всех быть готовыми вступить в бой. Наши войска отходили на север под сильным давлением вражеских танков. С воздуха немцы наносили непрерывные удары по нашей пехоте. Уже в восемь часов утра враг захватил Палангу и к полудню был в тридцати километрах от Либавы.
— К вечеру мы услышали близкую артиллерийскую стрельбу, — рассказывал Костя. — Весь день город бомбили самолеты. Мы насчитали двенадцать налетов. Можешь себе представить: не успели мы еще полностью осмыслить свалившуюся на нас беду, как вдруг узнаем: к вечеру двадцать второго немецкие войска появились в пригородной зоне. Правда, огнем батарей и стойким сопротивлением наших пехотинцев на рубеже реки Барта они были приостановлены.
Мещеряков рассказывал неторопливо и, казалось, спокойно, но Михайло заметил, как нелегко давалось ему это внешнее спокойствие. Глаза Кости суживались и загорались ненавистью, под тонкой кожей его лица то и дело подергивались жилки. В воображении Лесняка возникал небольшой городок, вчера еще живший мирной жизнью, и вдруг за один день вражеская авиация превратила его в развалины. Пылали пожары, дым и пыль висели в воздухе темно-серыми тучами. За оружие взялись не только военные, но и все гражданское население. Либавцы — женщины и дети — подносили боеприпасы, перевязывали раненых. Гитлеровцы не сумели прорваться в город с южной стороны, тогда фашисты обошли Либаву и начали атаковать ее оборону с востока, из района Гробини. Враг дошел до озера Дурбе, что восточнее Либавы. Вскоре выяснилось, что город окружен. Но и находясь в окружении, либавцы оказывали врагу сильное сопротивление и не только остановили немцев, но еще и контратаковали и кое-где потеснили фашистские войска, начавшие было просачиваться в город.
На дорогах, которые вели к Либаве, вздымались тучи пыли: все новые и новые подразделения немецких мотоциклистов мчались в сторону города. Окруженный гарнизон дрался отчаянно. Курсанты военно-морского училища огнем автоматов и винтовок, гранатами и бутылками с горючей смесью несколько дней отбивали атаки танков и пехоты врага.
Только 27 июня, выполняя приказ Ставки, прорвав вражеское кольцо, наши войска оставили Либаву.
— Полегло там нашего брата, полегло… — после долгого молчания проговорил Костя. — Вот такие, мой друг, дела. Я долго не мог никому рассказывать о тех событиях. Только начну говорить, у меня трясучка начинается и зуб на зуб не попадает. Можешь себе представить мою радость, когда наши дали фашистам чесу под Москвой? Будет им еще и не такое! Не может не быть.