— А я не только моря, но и леса настоящего до сих пор не видал, — с сожалением сказал Лесняк. — Отец мой в пятнадцатом году воевал в Карпатах. Не мог нахвалиться карпатскими лесами — такая красота. Все мечтал переселиться в лесные края. У нас дома — голая степь…
— А предки твои, судя по фамилии, — лесовики, — улыбнулся Геннадий. — Лес так и тянет вас к себе.
— Все люди — выходцы из лесов, — раздумчиво высказался Михайло и снова уставился в окно.
В полдень поезд прибыл на большую станцию и долго стоял. Сбегали за кипятком, пообедали, напились чаю и подремывали, сидя на нижней полке.
До самого вечера за окном проплывала тайга, сквозь нее поезд мчался и весь следующий день.
…Утром в Иркутске хлопцы вышли из вагона, узнали у дежурного по станции, что отправиться дальше смогут лишь вечером. Погода здесь была хотя и ветреная, но солнечная, и друзья решили побродить по улицам незнакомого города. Даже здесь война давала о себе знать: на улицах было много военных, немало и инвалидов — безногих, с пустым рукавом. Друзья прошли мимо большого дома, где разместился госпиталь. Почти изо всех окон выглядывали раненые: поманило к себе солнышко, поманил теплый свежий воздух.
Лесняк и Пулькин вышли на берег полноводной Ангары, долго сидели на перевернутой вверх дном лодке. По широкой реке проплывали катера, тянувшие за собой низко сидевшие в воде баржи, большие и малые пароходы, на некоторых из них ехали — с музыкой и песнями — в новенькой форме солдаты-новобранцы.
Вернувшись на вокзал, увидели в очереди у билетной кассы Костю Мещерякова. Все трое обрадовались этой встрече и к вечеру уже вместе сидели в вагоне, за окнами которого проплывал город Иркутск. Еще не сгустились сумерки, когда друзья увидели Байкал: по нему катились огромные белогривые волны и бешено обрушивались на берег, вздымая пенистый каскад брызг. Утром, на восходе солнца, Байкал свирепствовал еще сильнее, чем накануне. По своему величию и красоте разгула могучих стихийных сил это было незабываемым зрелищем.
Так ехали они еще больше недели, время от времени любуясь непривычными пейзажами тайги, вбирая в себя все новые и новые впечатления. Река Амур вообще ошеломила их. Ширина ее, говорят, достигает трех километров. В это время Амур разлился, и противоположного берега не было видно. А когда после Хабаровска поезд круто повернул на юг, здесь буйство зелени и красок показалось совершенно неимоверным. Однажды поезд остановился на перегоне, и чуть ли не все пассажиры вышли из вагонов — каждый хотел нарвать себе букет цветов. И каких только колеров и оттенков здесь не было! Попадались и желтые, как на Украине, одуванчики, и полынь, и молочай. Михайлу даже подвернулся под руку декоративный полевой чеснок.
…Давно уже поезд мчался по Приморью. Проехали Уссурийск, остался позади город Артем. Солнце как раз стояло в зените, ласково пригревало, густолистые деревья стелили по земле, по ковровым травам плотные тени. И вдруг за окном вагона заголубела, переливаясь серебром и золотом, вода. До самого горизонта — водное пространство, от которого у Михайла даже дух перехватило. На пологий песчаный берег до самых деревьев набегали невысокие, какие-то даже ласковые на вид волны. Кто-то неподалеку сказал:
— Амурский залив. До самого Владивостока над ним поедем…
У Михайла щемяще заныло сердце. «Вот я и на берегу океана, — подумал он. — Что ждет меня во Владивостоке? И чем все это кончится?..»
XV
Первые несколько дней прошли словно в каком-то фантастическом полусне. Михайлу никак не верилось, что он уже на краю земли, на самом берегу океана. Где-то за этим безмерьем водного пространства — Япония, а еще дальше и дальше — Америка. Отсюда до Японии несравненно ближе, чем до его Сухаревки. Здесь, казалось, и солнце всходит не там, где обычно, и все не такое, как в родном крае. Город раскинулся по склонам сопок, улицы то кружат террасами, то круто спадают к берегу, и продувают их влажные солоноватые ветры.
Прямо с поезда, разузнав дорогу, направились в штаб флота. И хотя от вокзальной площади можно было проехать трамваем, друзья решили идти пешком. Поднявшись на взгорье, оказались на центральной улице — Ленинской. Она пролегла над северным берегом бухты Золотой Рог: справа, в просветах между домами и за стволами деревьев виднелись мачты и флаги кораблей, слышен был грохот якорных цепей и усиленные мегафонами швартовые команды. Улица то сбегала вниз, то ползла вверх. На тротуарах среди прохожих много военных, особенно моряков.