Из землянки первого отделения доносились звуки гармони.
— Савченко развлекает бойцов? — спросил Лесняк Осипова, который встретил взводного у своей огневой и сопровождал его.
— Другого гармониста у нас нет, — усмехнулся сержант и добавил: — На всю Первую Речку — единственный.
Михайло повернул к землянке. Осипов, опередив его, приоткрыл дверь и крикнул: «Встать! Смирно!» — и, выпрямившись сам, доложил взводному:
— Краснофлотцы первого отделения заняты личными делами!
— Вольно! — скомандовал Лесняк и вошел в землянку. Он не поздоровался, так как утром всех видел, но обратился к Савченко: — Услышал вашу гармонь, и захотелось зайти. Сыграйте еще что-нибудь.
— Вы любите гармошку? — с некоторым удивлением спросил Савченко.
— Кто ее не любит? — ответил Лесняк, садясь на низенькую, поставленную на попа сосновую колоду.
— Я не большой мастер, так, самоучка, — скромничая, проговорил Савченко.
— У нас, в степном селе, тоже не ахти какие мастера играли, но гармошку и балалайку любили все.
— И работать вам в степи приходилось? — с явным недоверием спросил гармонист.
— Приходилось, — ответил Лесняк.
— Значит, знаете, как хлеб делают? — весело подмигнул Савченко соседу и продолжал: — Можете и осот от березки или сурепку от буркуна отличить?
— Могу, Савченко, — принимая шутливый тон, мягко улыбнулся лейтенант. — Даже суданку с африканским просом не спутаю.
Недовольный несколько фамильярным тоном гармониста, Осипов с виноватым видом пояснил взводному:
— Савченко недавно у нас, раньше служил на торпедном катере. Списали по принципу: на тебе, боже, что нам негоже. Говорят, недисциплинирован был — жуть. Ну и наказали! Щуку бросили в воду. Очень уж он насчет женского пола шустрый. То в глухой аллее девушке голову задуряет, то с забора на прохожих молодиц пикирует. И надо же так случиться, что он еще и гармонист: к вечеру в субботу и воскресенье от женских делегаций отбоя нет: «Одолжите хоть на часок вашего рыжего гармониста». И лейтенант Лашков его отпускает.
— Ты, сержант, цепью меня к сопке приковал бы, как того Прометея, — добродушно смеется гармонист.
В разговор вмешался молоденький Ганеев:
— И почему к нему, рыжему и конопатому, девушки льнут? Хоть убей, не пойму. Из-за него сопку колючей проволокой огородили и караульных ставят.
— Девушки и молодицы за версту чуют настоящего моряка, — отшучивался Савченко, пробуя лады гармони. Затем растянул мехи и запел:
— Ну на кой черт нам твой Махно? — недовольно проговорил Осипов.
— Это для настроя, сержант. А сейчас мы — нашенскую, заветную.
Из-под его пальцев поплыла другая мелодия — медленная, сдержанная, даже суровая, и торжественно зазвенел голос гармониста:
Песню сразу же подхватили, сильные молодые голоса заполнили всю землянку. Они словно вливали в грудь Лесняка твердость и отвагу:
Краснофлотцы оживились, в только что пригасших взорах вспыхнули огоньки решительности, готовности к бою, загорелась вера в неизбежность победы. Спели еще несколько песен. Когда настала пауза, Лесняк спросил гармониста:
— Фамилия у вас украинская и акцент… Выходит, мы земляки — оба с Украины? Семья ваша эвакуировалась?
— Можно сказать, что эвакуировалась, только очень давно, — ответил гармонист. — Мои предки еще со времен Столыпина переселились с Полтавщины, из Миргородского уезда, в Приамурье. Может, слышали, есть такая местность — Зеленым Клином называется? Там много украинских сел. А мне так и не удалось побывать на Украине. Мой дружок по торпедному, Гордей Сагайдак, бывало…
— Гордей Сагайдак? — живо прервал его лейтенант. — Не из Сухаревки ли он случайно?
— Так точно, сухаревский, — весело подтвердил Савченко. — А разве что?