— Так он же мой друг, — сказал Лесняк. — Буду рад повидаться.
— Это я вам устрою, — добросердечно пообещал Клим.
Осипов улыбнулся, а боец Ольгин сказал:
— У нас, на Кубани, тоже много украинцев живет. Жена моя не так давно писала, что и этим летом виды на урожай были хорошие. А сейчас и туда фронт приблизился. Не успеют собрать хлеб. Если бы мне до войны кто-нибудь сказал, что немец в наши края придет, — я дал бы ему прикурить, чтоб не брехал, а теперь — нате вам! — правда… А ты сиди тут и волосы на себе рви.
Зенитчики поддержали разговор о положении на фронте, шутки и смех умолкли, все мысленно перенеслись туда, где шла жестокая битва с фашистскими ордами, куда всей душой стремился каждый из них.
Сержант Осипов сменил пулеметную обслугу, и бойцы, вернувшиеся с огневой, поставив на трапецию свои винтовки, сняв противогазы и патронные сумки, расселись среди товарищей и стали прислушиваться к разговору. Среди них был и ефрейтор Орленков, высокий, крутоплечий наводчик с быстрым и цепким взглядом умных серых глаз, с острыми скулами и широким чистым лбом. Его открытое мужественное лицо, твердые, уверенные движения и постоянная готовность к действию нравились всем бойцам. Выбрав удобный момент, Орленков вклинился в разговор, решительно заявив:
— У меня в груди столько накипело, что иногда кажется: если бы вырвался на фронт — в первом же бою целой роте фашистов повыпускал бы потроха. А после этого пусть и мне амба. Сидишь здесь, как на приколе, и не знаешь — за какие грехи.
— Кому-то же и здесь надо, — поучительно заметил сержант Осипов. — Японцы вон — под боком.
— Тебе легко говорить! — огрызнулся Орленков. — Твоя семья где? За Волгой. А моя с первых дней войны под немцем оказалась. Ну, отец, может, в Смоленские леса подался — партизанит. А мать и сестры гибнут в оккупации. Они ждут, что я приду, освобожу их, а я здесь, на сопке, изо дня в день смотрю в небо. Хоть головой об стенку бейся.
— Моя семья — за Волгой, — с обидой в голосе повторил Осипов. — А ты не видишь, что фашист на Сталинград нацелился?
Лесняк, молчавший до сих пор, решил, что от него ждут слова.
— Вижу, что все вы рветесь на фронт, — сказал он спокойно. — И я об этом мечтаю. Но поймите, друзья, уйдем отсюда — самурай обязательно сунется сюда. А кто ему по носу даст, если мы уйдем? Терпите, товарищи, и несите свою службу.
— И правда, хлопцы, — воскликнул Савченко, — нечего нам нюни распускать. — И он резко прошелся пальцами по белым клавишам:
Зенитчики подхватили песню во всю силу своих молодых голосов, и в только что печальных глазах засветилась отвага. От этой дружной песни Михайлу показалось, что у него мурашки пробежали по телу: ему вспомнилось, как они пели боевые песни на вечерних прогулках и на Неве, и на Волге, надеясь, что вскоре поедут на передовую.
«А Наташа воюет», — подумал он с завистью. И вспомнилось, как, войдя в вагон в Челябинске, он впервые увидел ее. Среди ехавших армейских командиров она сразу бросилась ему в глаза — невысокого роста девушка, лейтенант танковых войск. Подтянутая и энергичная. Она ехала в соседнем купе.
Когда Лесняк вошел в вагон, она как раз повесила шинель и пилотку на крючок вешалки и поправила волосы, которые, как круглая копна, лежали на ее голове. Стрижка под мальчика подчеркивала ее полное лицо. Под темными бровями — выразительные черные глаза, в которых то и дело вспыхивали искорки затаенного юмора.
Пулькин, прохаживаясь по вагону, приглядывался к девушке и вдруг, остановившись перед нею, лихо козырнув, сказал:
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
— Разрешаю, — сдержанно ответила она.
— Куда едем, если не военная тайна?
С лица девушки мгновенно исчезла улыбка, и она неприязненно спросила:
— А вас интересуют военные тайны?
Галантно наклонившись, Пулькин что-то прошептал ей на ухо и, выпрямившись, с довольно-таки глупой улыбкой следил за выражением ее лица. Она густо покраснела и возмущенно сказала:
— Вы почему позволяете себе распускать язык? И вообще, товарищ краснофлотец, каким образом вы затесались в вагон для комсостава?
Пулькин принял независимый вид:
— Разве вам еще неизвестно, что рядовой матрос равен сухопутному капитану?
— Посмотрите-ка на него! — рассердилась девушка-лейтенант. — Сразу видно, что пороха не нюхал. Хочешь, чтобы я по команде «смирно» проверила твои документы? Ну-ка, марш на свое место, гер-рой!