Когда стемнело, паренек принес Радичу старую стеганку и заплатанные отцовы штаны, а в узелке — хлеб, с десяток вареных картофелин, две большие луковицы и бутылку воды.
— Куда же вы теперь пойдете? — спросил паренек.
— К своим, на фронт буду пробираться, — жадно жуя хлеб, ответил Зиновий.
— Не дойдете, дяденька, далеко, а вы… на вас одна кожа да кости… Смотреть страшно. А родом вы откуда?
— С Подолья, дружище, с Подолья. Туда легче добраться, да делать там нечего.
Помолчав, подросток рассудительно проговорил:
— В тех краях, говорят, партизан много. К ним пойдите. А до фронта — далеко, по дороге фашисты схватят. Полицаи сказали нам, что немцы Сталинград взяли, за Волгу зашли. — И после продолжительной паузы тихо добавил: — Брешут, наверное, а может, и нет. Но до фронта, дяденька, вы не дойдете. Лучше ищите партизан.
— Спасибо, дружище, — сказал Зиновий. — Спасибо. Придется пробираться на Подолье. Ты говоришь, что там партизан много?
— Я слышал — один полицай говорил другому: «Здесь еще полбеды. А Подольские и Брянские леса кишмя кишат партизанами».
Попрощавшись с пареньком, умывшись и набрав в пустую бутылку воды, Радич пошел дальше — на северо-запад. Шел по ночам, обходя села. Днем прятался в лесополосах или в зарослях, а то и в бурьяне. И радовался, что ему удалось бежать из плена, хотя и здесь на каждом шагу его ожидала смертельная опасность. Сознание же того, что родной край почти что рядом, придавало сил.
Однажды, уже в своем, подольском крае, он провел день в небольшом лесочке, спускавшемся к самому берегу Южного Буга.
После прошедшего дождя земля была влажной и холодной. Зиновий, расстелив стеганку, прилег и, приподняв голову, осмотрелся — не видно ли его под ивняковыми ветками, с которых облетели листья. Укрытие показалось ему надежным. Теперь можно и голод унять. Вынув из торбы початок кукурузы, стал его обгрызать, с трудом разжевывая зерна. Потом съел два зеленых помидора, найденных вчера на чьем-то огороде. Главное — заглушить голод, подкрепиться. За день отдохнет, а к вечеру снова в путь.
Солнце пригревало — чувствовалось тепло его лучей, пахло прелыми листьями и травой. Такие знакомые с детства запахи!
Радич, подложив под голову руки, смотрел в бледно синее небо и прислушивался к окружавшей его тишине. Постепенно ощущение крайней усталости прошло и в его памяти возникла другая осень, радостная и счастливая, похожая на сладкий сон. Ему вспомнилось, как он, Михайло, Вера и Оксана ходили по грибы в приднепровский лес. Девушки тогда были очень застенчивы, настороженно присматривались и к нему, Радичу, и к Лесняку. В тот день так же светило солнце и лес играл щедрыми красками осени, воздух был напоен ароматами, взбадривал, как хорошее вино.
С этими воспоминаниями он и заснул.
Проснулся, когда солнце клонилось к закату. Приподнявшись, Радич прислушался. Где-то вдали гудели самолеты. Сумерки опустились довольно быстро, и он уже хотел подняться на ноги, чтобы идти дальше, но до его слуха донесся лошадиный топот, послышались звонкие детские голоса, и вскоре Радич увидел группу ребятишек, расположившихся неподалеку от него. Они оживленно говорили о чем-то, и Зиновий понял — дети пригнали лошадей в ночное. Он обрадовался — ведь у них он может узнать, по какой дороге идти дальше.
Зиновий под прикрытием темноты вышел к опушке леса и прилег за кустом. Дети разожгли костер, и при его свете Радич подсчитал, что ребят было шестеро. Старшему — лет пятнадцать, а самому маленькому — не более десяти. Из их разговора он понял, что вышел к Южному Бугу, что дети — из села Марфино, в котором расквартированы немцы. Когда Радич поудобнее ставил затекшую руку, под его локтем хрустнула веточка, и один из ребят, самый маленький, быстро оглянулся и прислушался, потом тихо проговорил:
— Недалеко от Ждановки ребята вывели лошадей в ночное, а в это время налетели партизаны — взяли двух стригунков и кобылу.
— А тебе что, жалко стало? — грубовато спросил самый старший. — Для партизан — жалко, а того, что фашисты заграбастали, не видишь?
— Я разве сказал, что жалко? Я только сказал, что забрали, — пискливым голоском оправдывался мальчонка.
— Ты лучше держи язык за зубами, — поучал старший. — С таким языком и в беду влипнешь.
Мальчик замолчал, только слышно было, как обиженно он сопел.
«Ребятишки, кажется, надежные, — подумал Радич, — не должны бы выдать…»
Выбрав подходящий момент, Зиновий встал, тихо кашлянул, сломал веточку на кусте, чтобы этим предупредить детей и не напугать их своим неожиданным появлением. Ребятишки все повскакивали со своих мест, но от костра не побежали.