Радич, как можно ласковее обращаясь к ним, подошел к костру. Сказал, что из-под Каменец-Подольска идет к больной тетке, заблудился, к тому же харчи кончились. Ребята сперва не поверили ему, смотрели на него с явной подозрительностью. Потом старший пригласил Зиновия погреться у костра, вынул из мешка кусок черного хлеба и луковицу, отдал путнику. У детей Зиновий выведал все, что ему требовалось, главное же — узнал, что недалеко отсюда, на восток по Бугу, находится Меджибож, а оттуда — прямая дорога на Заслучаны. Самый старший из ребят вдруг вскинул голову, прислушался и тихо сказал Радичу:
— Вам отсюда уходить надо. Слышите топот? Это Омелько, наш полицай. Выслуживается перед фашистами — целыми ночами гоняет по степи и по лесу. И часто к нам заглядывает…
Он сказал, где в камыше стоит лодка, на которой можно переправиться на ту сторону Буга. Зиновий взял свою тяжелую палицу и пошел тропкой вдоль берега. Пройдя с полкилометра, он чуть ли не вплотную очутился перед лошадью, преградившей ему дорогу. Всадник хриплым голосом крикнул:
— Кто такой? Руки вверх!
Послышалось характерное щелканье затвора.
Подавшись чуть назад, Зиновий размахнулся и хотел садануть палицей всадника, но тот отклонился, и удар обрушился на спину лошади. Она испуганно заржала, рванулась с места и понеслась в степь.
Пробежав немного по берегу, Радич спустился к реке и, осторожно ступая, вошел по пояс в воду. Сообразив, что в стеганке ему реку не одолеть, сбросил ее и тихо поплыл. Всадник гарцевал на берегу, выкрикивал угрозы, трижды выстрелил наугад и, ругаясь, видимо, поскакал в село за подмогой. Южный Буг — не Днепр, но в этом месте широкий. Одежда на Радиче намокла, отяжелела, сил не хватало, он ослабел и уже дважды хлебнул воды. «Кажется, конец, — подумал как-то очень спокойно Зиновий, как будто речь шла вовсе не о собственной жизни. — Прощайте, мама. Не дошел до вас…»
Из последних сил сделал несколько взмахов руками и начал опускаться на дно. И вдруг его ноги уперлись в мягкий илистый грунт. Выпрямился — вода была ему по грудь. Кое-как выбрался на берег. Не успел отдышаться, как с противоположного берега услышал злорадный крик:
— Ага, вот ты где, партизан!
Один за другим прогремели во тьме два выстрела. Что-то обожгло Зиновию правую ногу повыше колена. Он припал к каменистому берегу и быстро пополз к темневшим неподалеку кустам. Над его головой просвистели еще три пули, и стрельба прекратилась.
«Это еще не спасение, — подумал Радич. — Надо ждать погони». Он сел, дрожащими руками ощупал рану. Пуля вошла в мякоть и, кажется, застряла в ней. Кость цела. Ступать больно, но двигаться можно.
…И вот он — в Заслучанском лесу. В родном лесу, где не раз бывал со своими одногодками, собирал грибы, выбирал из птичьих гнезд яйца и пас здесь корову.
К вечеру разгулялся пронизывающий северный ветер. Тоскливо зашумели деревья, небо покрылось свинцовыми тучами. В темноте, осторожно пробираясь лесными тропинками, Радич подошел к Случи и, вглядываясь в противоположный берег, увидел, что на месте трех хат, стоявших ближе других к воде, чернели только печные трубы. Он пошел правее, в сторону церкви, — и сразу же увидел свою хату. Дверь, выходившая в сторону реки, была закрыта. Нигде — ни души. За хатой едва различалась верхушка березы. У хаты, как и прежде, рос куст бузины. Под ним когда-то прятались от палящего зноя куры.
«Ждете ли вы своего обездоленного сына, мама?» — мысленно обратился Зиновий к матери и, крепко стиснув зубы, повернул назад. Лишь в полночь решился войти в реку и поплыть на другой берег, задавая себе тревожный вопрос: «Куда я плыву? К своим или навстречу смерти?» Он уже решил, к кому из соседей пойдет, если в хате никого нет.
Выбравшись на поросший бурьяном берег, отжал руками воду с одежды, вздохнул полной грудью и, прислушиваясь к малейшему шороху, направился к своему огороду, где росла старая яблоня, ствол которой почти у самой земли разветвлялся на три толстых изогнутых стволины. Зиновий постоял под яблоней, прислушиваясь к тишине сонного села, и неслышно подошел к хате. Трижды легонько постучал в окно и сразу — словно его ждали — услышал несказанно родной, трепетный голос:
— Сейчас, сын! Сейчас открою!
Чуть скрипнула дверь, и мать, обняв его холодную шею горячими руками, глухо простонала:
— О, дитя мое! Сердце изболелось по тебе.
— Вы намокнете от меня, — прошептал он. — Я, мама, только что Случь переплыл.
— В такую-то пору? — ужаснулась мать.