В Челябинск эшелон прибыл перед рассветом и простоял там довольно долго. Взволнованный Лесняк все время прохаживался по перрону и, надеясь на чудо, присматривался к лицам людей. Однако среди них, конечно, Василя не было. Сделать же здесь хотя бы короткую остановку было невозможно. Он представил себе, как Василь проснулся, собирается на работу и даже не думает о том, что сейчас в Челябинске, на вокзале, — его младший брат.
«Как ты встретил Новый, 1943 год, дорогой Василь? — мысленно обращался к нему Михайло. — А может, ты всю новогоднюю ночь провел в цеху? Ведь фронт требует все больше и больше танков. Что ж, прими от меня самые искренние поздравления. Пусть сбудутся твои надежды на этот год».
Лесняк ехал на запад той же дорогой, по которой более полугода назад следовал на восток. В Оренбурге они услышали, что наши войска освободили станцию Калитвенскую на Северском Донце, а затем, разгромив вражескую группировку, прорвавшуюся в Миллерово, форсировали Северский Донец и завязали бой за город Каменск. Лесняк и Коровин очень обрадовались этой вести. Ведь там, за Северским Донцом, уже начинались украинские земли, совсем близко Ворошиловград. Вполне возможно, что они смогут быть свидетелями освобождения не только Донбасса, но и своих родных мест: от западных районов шахтерского края рукой подать и до Бердянска, откуда Коровин, и к Сухаревке.
Подумать только: Лесняк считал себя невезучим! Но ведь вот начались освободительные бои, и он примет в них участие, он освободит Оксану, а затем и своих родных. Михайлу уже виделось, как он с передовыми частями входит в родное село. Односельчане узнают его, бросаются к нему, обнимают. Кто-то кричит: «Пропустите к нему отца с матерью и Олесю! Это же их Мишко вернулся, он нас освободил!» Он обнимет мать, отца, Олесю. Они плачут и смеются от радости. Он не долго побудет в родной хате, начнет собираться в дорогу. Его спросят: «Куда же ты сейчас?» А он ответит: «Мне пора назад, на Тихий океан. Да, я же забыл вам сказать, что служу на Тихоокеанском флоте, а прибыл сюда, на фронт, ненадолго. Там, на Востоке, нам надо быть очень бдительными». И когда все умолкнут от удивления, отец вдруг воскликнет: «Так это ты с Тихого океана прибыл сюда?..»
Михайло фантазирует, подтрунивает сам над собой, а сердце бешено колотится, и кажется ему, что поезд едет слишком медленно. Он заметил, что и другие пассажиры были возбуждены. На столиках в купе появились припасенные бутылки с вином, завязывались оживленные беседы, из какого-то купе послышалась печально-задушевная песня:
Колеса гулко выстукивали на стыках рельсов. Поезд мчался по равнине, через заснеженные бескрайние степи, над которыми нежно голубело небо, и даже не верилось, что неподалеку отсюда гремят орудия, идут тяжелые кровопролитные бои.
А песни звучали одна за другой, шум в вагоне становился все громче. Михайло сидел у окна и пытался представить себя во фронтовой обстановке, в первом освобожденном городе или селе, в первом бою — и сердце его сжималось от осознания грозной таинственности того, что его ожидало. Он весь ушел в себя, лишь изредка и как-то смутно воспринимал доносившиеся до его слуха слова:
— А я скажу тебе: если и дальше так дело пойдет — к концу весны наши выйдут к Днепру…
— А наши братишки под Ленинградом… Волховский фронт уже поднялся…
— Дни блокады сочтены, это уж точно…
И снова слова заглушила нахлынувшая песня:
В Саратов поезд прибыл в полдень, и до ночи его продержали на запасном пути, поскольку надо было пропускать эшелоны с войсками и военной техникой. Лесняка так и подмывало на какой-нибудь машине подскочить на левый берег Волги, в город Энгельс, навестить свое училище, но он не решался, побаиваясь отстать от эшелона. К тому же в училище наверняка мало кто и помнил его: там уже учились более молодые ребята. Ему вспомнилось, как таким же зимним днем, год назад, они прогуливались на том берегу с Зиновием Радичем, вспоминали своих девушек — Оксану и Веру, родных и друзей. Может быть, с кем-нибудь из них он встретится в освобожденном Донбассе.