Лесняк молча слушал, качал головой. Сидя на скамье и наблюдая за суетливыми жестами Дарины, понимал, что она тянет время, не торопится говорить об Оксане. Он напомнил:
— Ты, Дарина, обещала про Оксану… Что с ней?
— Расскажу… все расскажу… — проговорила она, садясь на скамью рядом с Лесняком. Потом закрыла лицо руками и заголосила: — Я расскажу, Мишко… Но лучше бы ни мне, ни тебе не знать этого… Ой, Мишко… какое горе, какое горе!.. Знаешь ты или нет? Училась она с одним хлопцем в школе с первого по десятый класс. Очень крепко они дружили. А потом вдруг поссорились. Перед самым выпускным вечером. А осенью он пошел в армию, Оксана же поехала учиться в университет. Они даже не переписывались, видимо считали, что между ними все кончено. А потом — война…
Михайло слушал с замиранием сердца, он догадывался, что для него Оксана потеряна. Дарина торопливо рассказывала, а к нему, словно сквозь сон, доходили ее слова.
— Осенью сорок первого, — продолжала Дарина, — когда фашисты были уже на Донбассе, кто-то известил Оксану, что Яков, тот бывший ее одноклассник, находится на каком-то руднике, в лагере военнопленных. В то время немцы еще кое-кого из пленных за выкуп отпускали. Приходили за ними матери, сестры, жены или просто чужие женщины, приносили немцам сало, яйца, золотые перстни и серьги. Кто имел какую-либо ценность — отдавал в обмен на пленного. Родители же Якова эвакуировались, вот он и попросил кого-то передать Оксане, чтобы пришла, сказалась его женой, дала бы за него фашистам выкуп. Ну кто из девчат, будучи на ее месте, не пошел бы? Как там ни ссорились они, но все же он воевал, оказался в такой беде, может, ему и смерть грозила. Надо было спасать. Пошла и Оксана. И, как назло, оделась, глупая, во все лучшее, что у нее было. Принесла какой-то выкуп, а немец, начальник, выкупа не берет — соглашается просто так отпустить ее «мужа», без выкупа, если Оксана останется у него на ночь. Оксана убежала, потом пришла к лагерю, долго бродила там, пока не перебросилась словом с Яковом. Плача, сказала ему, что запросил от нее фашист. Яков же слезно умолял ее, говорил, что завтра их вывезут куда-то на Запад, может даже в Германию, и он там погибнет. Потом обещал жениться на Оксане.
Лесняк хотел прервать ее рассказ, но сил не было, он лишь закусил губы и сидел в каком-то оцепенении, а до его ушей доносился голос Дарины: Оксана привела к себе в дом Якова, и стали они жить семейно. Так прошло какое-то время, и однажды Оксана сказал Якову, что она беременна. Поначалу он вроде бы ничего, а потом начал говорить, что это не его ребенок. Дальше — больше. Начались ссоры. Укорял: зачем тогда вырядилась, почему лицо сажей не вымазала, как другие? А она ведь не для немца — для него оделась… Ну, и наконец он сказал, что не хочет быть посмешищем, всю жизнь кормить не своего ребенка, и быть мужем немецкой шлюхи. Оксана тяжко страдала, хотела руки на себя наложить. А тут еще трудности с продуктами такие, что дальше некуда. И родители — на ее руках. Вот и пошла она с матерью по селам: выменивать на одежду что-либо съестное. И пришли в Сергеевку. Оксана знала, что в Сергеевке живет она, Дарина, и в первый же вечер рассказала все подруге. А в Сергеевке одна бабка была… Вот Оксана и решилась…
Дарина замолчала, взяла платок, набросила на плечи, ее трясло как в лихорадке — то ли от волнения, то ли от холода. Лесняк, невольно покачиваясь, молчал, лишь старая скамья под ним страдальчески поскрипывала.
— У нас в хате она и умерла, — выдохнула Дарина. — От заражения крови. Здесь ее и похоронили. Фашисты не разрешили перевозить…
Дарина снова умолкла, уставившись взглядом в одну точку, долго молчала, потом проговорила:
— Если бы ты знал, как она по тебе тосковала, как страдала в последние часы перед смертью! Говорила: «Лесняк мне писал из Ленинграда! Он так верил, а я…»
Лесняк встал со скамьи, тихо сказал:
— Пойду я, Дарина.
Она тут же вскочила, заглянула ему в глаза и едва слышно промолвила:
— Прости, Мишко!.. Сама себе простить не могу, что не отговорила ее, не отвела беду… Может, не надо было тебе этого говорить. Пусть бы когда-нибудь сам узнал. Но ведь у меня на сердце такой камень лежит… Такой камень…
— Прощай, Дарина, — глухо отозвался Лесняк.
— А ты не хочешь могилку навестить?
— Нет… не могу сейчас… Да и не время. Будь здорова, Дарина…
Вышел из хаты, быстрым шагом направился к калитке.
Вечером выехал в Красноармейск. Там услышал последние вести. Наши войска подошли к Синельниково, Новосамарску и уже освободили Павлополь, город его, Михайловой, ранней юности. Он решил непременно побывать в Павлополе, а там уже и Сухаревка близко.