Лейтенант Петр Червоненко сам разбудил Михайла и, тихо сказав: «Через час начинаем», легко выпрыгнул из окопа и исчез в зарослях. Лесняк тем временем, записав в блокноте: «Атака ровно в половине четвертого», поежившись от холода, медленно начал взбираться на сопку, к одиноко черневшему густой кроной дереву, откуда хорошо просматривалась высота, занятая «синими».
На полдороге к дереву едва заметную полянку пересекал ручей. Его тихое журчание привлекло внимание Михайла, и он в каком-то убаюкивающем блаженстве прикрыл глаза. В это мгновение он почувствовал, как чья-то сильная рука плотно зажала ему рот. «Медведь!» — молниеносно мелькнула мысль. Но в тот же миг его руки были связаны за спиной, и хрипловатый голос проговорил:
— Готово!
Его сразу же отпустили, и Лесняк увидел перед собою сержанта-якута с синей повязкой на рукаве. Он удовлетворенно и хитровато улыбался. Рядом с ним в маскировочных халатах стояли два здоровенных матроса. Сержант кивнул головой в сторону высоты «синих» — дескать, топай.
— Как? Идти в плен? Ни за что!
Как ни упирался Михайло, его все же доставили в штаб «синих». Сержант передал лейтенанту Антону Червоненко блокнот Лесняка, где была запись о начале атаки. Чтобы разгадать эту тайну, командир «синих» и решил выкрасть корреспондента.
«Красным» не удалось овладеть высотой. Петр Червоненко ходил угрюмый и раздраженный, часто и зло поглядывал на Михайла. Антон же удовлетворенно прохаживался, приговаривая: «На войне нужна смекалка».
Вернувшись в редакцию, Лесняк обо всем правдиво рассказал редактору. Тот сперва недружелюбно поглядывал на него, а затем рассмеялся:
— Что ж, пишите и вторую корреспонденцию. Главным «героем» изобразите себя. И обязательно озаглавьте так: «Каким не должен быть корреспондент…» Будет хорошая иллюстрация к поговорке: ротозей опаснее врага. Нечего сказать — проявил инициативу! — Немного подумав, добавил: — Влепил бы я вам выговор за такую «инициативу», если бы вы были штатным сотрудником. А так пусть это будет вам наукой, если на фронте этому не научились.
— Ну, на фронте я ничего подобного не допускал, — твердо сказал Лесняк. — Разве можно равнять?
— Вы забываете наше правило: «В учении — как в бою», — строго сказал редактор. — Нет, здесь не может быть оправдания.
С тех пор Лесняк никогда не записывал в блокнот важных военных секретов. Только теперь он понял, что военный корреспондент при любых ситуациях — солдат и «воевать» должен по всем правилам современного боя, даже на учениях.
Лесняк был доволен своей службой в редакции — он находился в «своей стихии». Правда, ему очень хотелось хоть один раз выйти в море. Что же это за моряк (а его уже переобмундировали в морскую форму), если до сих пор видел море только с берега. Посещение кораблей на рейде и случайные поездки на катерах — это не в счет.
Наконец желанный день настал. Вместе со старшим лейтенантом Голубенко, обвешанным фотоаппаратурой, Лесняк прибыл на рассвете на сторожевой корабль «Гром». С зарею снялись с якоря и отправились в поход. Настроение у Лесняка было чудесное — он не только впервые выходил в море, но двумя днями раньше узнал, что его родные места очищены от захватчиков, и не кем-нибудь, а механизированным корпусом генерала Руссиянова, с которым Михайло встречался за Северским Донцом. Одно только беспокоило: живы ли родители и сестра Олеся? От брата Василя недавно он получил весточку: жив, побывал в первых боях.
День выдался тихий и ясный. Когда вышли на океанский простор и берег исчез в голубом мареве, Михайла охватила непередаваемая радость — такого он еще не видел. Под яркими и горячими лучами солнца во все стороны расстилалась волнующаяся голубизна. Вот это могучесть! Вот это величие!
Вымытый, вычищенный и, видимо, недавно покрашенный корабль, на котором все блестело, сияло, органично вписывался в океанскую ширь. Когда выходили из бухты, белокрылые чайки свободно парили над остриями мачт, круто пикировали на волны. Михайлу казалось, будто он сам на собственных крыльях летит в этой прозрачно-голубой, облученной солнцем утренней свежести навстречу неведомому счастью.
Высоко на флагштоке едва трепещет флаг. Подняты и стеньговые флаги. Они еще больше подчеркивали праздничную торжественность события.
На палубе то там, то тут, в парадном кителе и выглаженных брюках, появлялся усатый, невысокого роста, озабоченный боцман. Он постоянно кому-то подавал какие-то знаки, грозил пальцем, кого-то окликал, придирчиво следя за порядком.