Два бойца помогли медсестре вынести Жежерю за кирпичную стену и побежали добивать засевших в цехах фашистов. Медсестра прощупала пульс, потом приложила ухо к груди Жежери — сердце не билось. Она закрыла лицо ладонями и заплакала…
В полночь полк Кажана выбил противника с территории завода «Профинтерн» и вышел к берегу Днепра.
Когда командованию стали известны обстоятельства гибели Жежери и Осадчего, генерал Савельев приказал майору Кажану обоих героев посмертно представить к высоким наградам.
Утром Жежерю, Гришу Осадчего и других погибших воинов с почестями похоронили на берегу Днепра, в небольшом сквере. Над братской могилой прогремел прощальный салют из автоматов и пистолетов. Бессараб и Печерский, поддерживая под руки старшего лейтенанта медслужбы Нину Беленко, покидали могилу героев.
IX
Два года прошло с тех пор, как Лесняк впервые ступил на эту приокеанскую землю. Много нового открылось здесь для него. Но самые сильные впечатления оставили в нем выходы в море, когда он проходил стажировку во флотской газете. Особенно запомнился последний на подводной лодке, когда у Михайла даже борода выросла, над которой добродушно посмеивались в редакции. Плавание было, конечно, трудным. Пришлось несколько суток обходиться без папирос, не видеть синего неба, мечтать о глотке свежего воздуха. Но не забудется чисто братское отношение экипажа к корреспонденту, запомнятся беседы с подводниками, в которых раскрывались богатые и щедрые души моряков.
Лесняку даже посчастливилось нести вахту у перископа, а еще раньше он отстоял одну ночь с вахтенным офицером на холодном мостике. Но ему хотелось «боевого» самостоятельного дела. И случай такой представился, когда лодка достигла заданного квадрата и шла под перископом. «Противник» мог появиться в любую минуту. Подняли второй перископ. У командирского поочередно сменялись вахтенные офицеры, но у второго перископа командир еще не решил, кого поставить, и за советом обратился к своему помощнику. Тот, не долго думая, предложил: «Может, корреспондента?» Михайло, слышавший этот разговор, просунул голову в переборный люк и попросил: «Разрешите мне, товарищ командир!» Офицеры переглянулись, и командир ответил: «Хорошо!»
Лесняка, как «стажера», разумеется, обстоятельно проинструктировали, и он стал на вахту. На протяжении четырех часов, слегка пригнувшись, приникнув глазом к окуляру и крепко сжимая ручки, Михайло поворачивался вместе с перископом. К сожалению, «противника» обнаружить ему не удалось.
Вскоре Лесняка отозвали в распоряжение политотдела ПВО флота. И началась его служба в редакции многотиражки «На рубеже», в тожедолжности ответственного секретаря. Всю редакцию составляли три человека — редактор, лейтенант, Лесняк и инструктор — старшина второй статьи. В большом доме штаба соединения и политотдела, помещавшихся на Ленинской улице, редакция занимала две комнаты на первом этаже. Неподалеку, в другом здании, была типография, в которой верстались все многотиражки базы флота. «Рубежовцы» свои командировки планировали с таким расчетом, чтобы в редакции всегда оставалось двое.
Михайло приступил к работе в газете в знаменательный день — когда, разгромив фашистов на Курской дуге, наши войска могучей лавиной двинулись к берегам Днепра. С тех пор миновала осень, прошла зима и уже заканчивалась весна сорок четвертого года. Самый тяжкий период войны оставался позади.
В один из солнечных июньских дней Лесняк прибыл в бухту Экспедиция. На ее берегу расположилось село Краскино — райцентр Хасанского района. Отсюда отправился в подразделение истребительной авиации, где провел несколько часов среди летчиков. В полдень по хорошо наезженной дороге, проходившей через поля и перелески, пошел в селение Посьет. Солнце ласково пригревало, по обеим сторонам дороги ярко и сочно зеленели травы, местами, совсем как на Украине в эту пору, пламенели степные цветы. Справа, за придорожной полосой бурьяна, зеленел густой массив пшеницы, а слева, метрах в ста, начинался подлесок, по краю которого голубели цветы сирени. За подлеском, по склону сопки, поднимался лес. В поднебесье щебетали птицы, точно так, как когда-то в степи за Сухаревкой. Сняв фуражку и расстегнув темно-синий суконный китель, Михайло шел широким шагом по дороге, с наслаждением вдыхая свежий, ароматный воздух. Чарующая красота только что пробудившейся природы, лесостепное раздолье и птичий щебет наполняли радостью все его существо, и он на ходу начал тихо напевать какой-то лирический мотив.
Еще прошлой осенью Михайло получил добрую весть из дома: родители его и сестра — живы, и, как писала Олеся, они «чуть с ума не сошли от радости, когда получили письмо от Михайла. А днем раньше сизым голубком прилетел фронтовой треугольник от Василя. О таком счастье мы уже и не думали».