— А вы посмотрите вон туда. Только получше присмотритесь, — сказала Ирина во время их очередного пребывания на вершине сопки. — Видите затянутые дымкой едва приметные контуры суши? Это остров Русский.
— Вижу! Точнехонько как под Ленинградом Кронштадт, — проговорил, вглядываясь в даль, Лесняк.
— Я не была в Ленинграде, не довелось, но часто плачу, как подумаю о людях, оказавшихся в блокаде, — сказала задумчиво Ира.
— Но он выстоял, этот город-герой, город-красавец! — с восторгом сказал Лесняк. — Теперь ему уже ничего не страшно. В человеческой памяти он навечно останется легендарным богатырем. Мне посчастливилось начинать в этом городе службу.
— Вы непременно должны рассказать мне подробнее о Ленинграде, особенно о своих первых впечатлениях, — быстро проговорила она, и в глазах ее засверкали радостные искорки.
— Подумать только: где Ленинград и где — мы, — сказала Ира. — Как необъятна наша страна. Представишь — дух захватывает.
— А для меня самое удивительное в том, что мы — две песчинки, занесенные на край света бешеным развитием событий, — встретились здесь. Ведь могли и не встретиться, — сказал Михайло, заглядывая ей в глаза.
— Я как только увидела вас, сразу подумала, что вы именно тот, ну, которого… — она смутилась и замолчала.
— Если бы я был поэтом… — начал Лесняк, но Ира прервала его и твердо сказала:
— Я больше люблю поэтическую прозу… — С этими словами она устремилась вниз по склону.
Хмелея, чуть ли не задыхаясь от радостного чувства, распиравшего его грудь, Михайло легко, как на крыльях, помчался вслед за нею.
XII
Вглядываясь пристальнее в линию фронта, которая быстро передвигалась на запад, Лесняк все чаще вспоминал Радича, думал о его судьбе. Уцелел ли он в бою за высоту Безымянную, не попал ли в плен? Михайлу так хотелось, чтобы Радич был жив.
А Радич тем временем воевал в партизанском отряде Баграда, который наводил ужас на фашистских захватчиков. На его глазах Баград погиб в ожесточенном бою за город Изяслав. Когда же наши войска освободили Подолье, Зиновий Радич снова надел офицерскую шинель и был направлен на 1-й Прибалтийский фронт, воины которого освобождали уже литовские земли. В полку, где был Радич, немало литовцев и латышей. С первых дней Зиновий подружился с сержантом Яном Лайвиньшем, с его землячкой и подругой — санитаркой Моникой Кандате. Этой дружбе, может быть, способствовало то, что они оказались из латышского города Мушпилса, откуда был родом и Арвид Баград. Окончив Рижский университет, Ян перед войной целый год учительствовал в родном городе, а Моника успела закончить к тому времени десятый класс.
— Я училась в школе на Рижской улице, — восторженно говорила она, — на берегу Мемеле. Бывало, иду в школу весной по берегу, и до чего же там красиво! О, если бы вы видели эту красоту! Над водой — кудрявые ивы, в воде зеленеет куга, за нею — белые и желтые лилии, рогоза…
Радич слушал и радовался искренности ее чувств.
Моника, небольшого роста, едва до плеча Янису, светловолосая, круглолицая и веселая девушка, ни от кого не скрывала своей влюбленности в Лайвиньша, и он, как ребенка, оберегал ее от грубого солдатского слова, помогал ей, как мог, в тяжелых бросках и переходах.
Глядя на них, Радич с трепетом в сердце думал о своей Вере. Когда он после плена и пребывания в партизанском отряде снова попал в действующую армию, он просил, чтобы мать немедленно, как только получит, пересылала ему Верины письма.
Однажды вечером, когда на всем фронте, казалось, установилось затишье, Зиновий заговорил с Лайвиньшем об университетских годах, о поэзии. Когда же Радич прочитал стихотворение Райниса, у сержанта блеснули на глазах слезы.
— Отсюда до нашего Мушпилса — рукой подать, — взволнованно говорил Янис. — А вблизи города — хутор Плиекшаны, где жил когда-то отец Райниса. Там перед войной еще стояла старенькая хата и амбар. Возле хаты рос огромный дуб, посаженный Кристапом Плиекшаном, отцом Райниса.