Заметив, с каким интересом лейтенант слушает его, Ян начал все чаще говорить о родном крае Земгале, в котором он не был более трех лет.
— Ваша милая сторонка напоминает мне Подолье, — как-то сказал Лайвиньшу Радич. — Леса, реки, низменности… Вот так увижу где-нибудь в поле могучий дуб — будто в своем краю, побываю. Встречу березу или орешник — хочется снять каску и поклониться. В таких живописных местах не мог не родиться великий поэт. Вот только дороги здесь никудышные…
А дороги и впрямь были плохими — болотистыми, с густыми зарослями. В солнечный день над землею висела непроглядная пелена тумана, густо замешенная мошкарой, выползавшей мириадами из зеленых чащоб и нещадно жалившей. Когда шли нудные бесконечные дожди, на дорогах появлялись выбоины и ямы, залитые водой. Маневрируя между ними, сплошь забрызганные грязью, ползли грузовики, часто буксуя и останавливаясь. Тогда шоферы подкладывали под колеса хворост и длинные жерди и с трудом продвигались вперед.
Пехоте тоже было нелегко, но она все же отыскивала тропинки в этом бездорожье.
— После войны надо будет всерьез заняться строительством дорог, — озабоченно говорил Ян.
— После войны жизнь здесь будет иная — и представить себе трудно! — поддержал его мысль Радич. — Всемирного побоища никто уже не соблазнится затевать. Мирная жизнь закипит, строительство развернется. Мы с тобой, Ян, еще поработаем на славу!..
— Только бы сейчас выжить, — сказал Лайвиньш, оглядываясь: позади, на подводе, ехала его судьба — Моника.
— Теперь выживем, — заверил лейтенант. — Гитлеровцы хотя и огрызаются, но показывают нам спины. Конечно, мы не на прогулке, всякое может случиться. Только надо верить, Ян. Это очень важно — верить… Я, к примеру, в таких перипетиях побывал — и вспоминать страшно. А вот видишь, живу и воюю.
— Да и ко мне судьба была благосклонна, — говорил Лайвиньш. — Вскоре мы вступим на землю Земгале! Как приятно, товарищ лейтенант, что я освобождал украинские города и села, а вы сейчас идете освобождать мой родной край…
— Давайте условимся, Ян, — сказал с теплотой в голосе Радич. — После войны, куда бы судьба нас ни забросила, будем держать связь. Переписываться станем.
— О, я вам благодарен за это! — воскликнул Лайвиньш. — Но не только переписываться — хотя бы изредка надо ездить друг к другу в гости: я к вам, на Украину, а вы к нам, в Латвию.
— Считайте, что мы договорились, — с приветливой улыбкой проговорил Радич. — И пусть первое приглашение будет на вашу с Моникой свадьбу.
— Вы уже приглашены, а дату и место сообщим позже. И к вам на свадьбу, как только пригласите, мы с Моникой приедем.
При этих словах Радич помрачнел и умолк: говорить сейчас о своей свадьбе он не мог.
После длительного молчания сказал:
— Была бы Вера жива…
Этот разговор произошел во время короткого привала на опушке леса. Лайвиньш и Моника сидели у могучего ствола дуба, а Радич лежал чуть поодаль, опершись подбородком о ладонь. Вздохнув, он перевел взгляд на ветви дерева и увидел какую-то пеструю птичку. Не отрывая от нее взгляда, спросил собеседника:
— Что это за птица?
Ян посмотрел вверх и сказал:
— Это же зимородок!
— Да, да, — согласился лейтенант. — Сверху зелено-голубой, а грудка темно-коричневая. У нас эту птаху еще называют рыбаком.
Посмотрев на птичку ласковым взглядом, Моника проговорила:
— В нашем народе издавна живет поверье, что зимородок отводит молнию и приносит покой дому.
— Чудесное поверье! — оживленно воскликнул Радич. — Как раз то, что нам надо.
После привала они прошли еще несколько километров, выбрались на шоссе, и Лайвиньш, положив руку на плечо шагавшей рядом с ним Монике, обратился к лейтенанту:
— Вот мы и на земгальской земле! Теперь дорога прямая…
Радич подошел к Яну и Монике и крепко пожал им руки, поздравляя с этим знаменательным событием.
На первом же привале Зиновий написал матери коротенькое письмо:
«Рвемся, мама, к Риге. Освободим ее и оттуда двинемся на Берлин. Ждите меня, мама, с полной победой!»
…Наконец полк вплотную подошел к Мушпилсу. Однако выбить из него фашистов оказалось далеко не простым делом. В междуречье Муши и Мемеле, использовав рельеф местности и укрепившись в кирпичных домах на окраинах города, гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление. Ведя плотный огонь из всех видов оружия, фашисты не подпускали наши подразделения к берегу реки Муши. Несколько раз поднималась в атаку наша пехота, но каждый раз вынуждена была залегать под огнем противника.