Вслед за этим под потолком кухни вспыхнула тусклая электролампочка, и Михайло увидел Надежду Павловну: она стояла на пороге в ночной сорочке, простоволосая, сухощавая, и удивленно смотрела на него большими, почти круглыми глазами.
— Я подумала, что кошка полезла по полкам, — наконец проговорила она. — А оказалось… — И строже спросила: — Вы здесь зачем?
— Я? — переспросил растерявшийся Лесняк, посрамленно и по-глупому улыбаясь.
— Да, да… вы…
— Я хотел закурить. Хватился, а спичек нет… Не спится, знаете, на новом месте всегда так…
— Мы спичек в каморке не держим, — нахмурилась Надежда Павловна. — Спички на столе… Вообще плохая привычка — курить по ночам. Спали бы…
Он взял коробку спичек и направился в комнату. До его ушей донеслись слова Надежды Павловны: «А ты что там прыскаешь?.. Что тут смешного, бесстыдница. Я вот вам завтра…»
Лесняк от стыда готов был провалиться сквозь землю. И как только засинел за окном рассвет, начал собираться домой: он не знал, как смотреть Журавским в глаза. Вошел на цыпочках в кухню — надо предупредить Иру, неловко удирать, как мелкому воришке. Но как подойти к ее двери? Ирина, услышав его шаги и сообразив, что Михайло может дать стрекача, сама вышла к нему.
— Ты куда собрался? — спросила, едва сдерживая смех. — Так напугала мама?
Она подошла к нему, провела рукой по его небритой щеке и мечтательно сказала:
— Бежать тебе сейчас и неприлично, и смешно.
— А ты, оказывается, лисичка, — мягко проговорил он и виновато добавил: — Я думал, что так для тебя будет лучше.
— Да я же с тобой ничего и никого не боюсь, — сказала Ира.
— И я с тобой тоже… — сказал Лесняк, обнимая Ирину.
Только они замерли в поцелуе, как в кухне объявилась Надежда Павловна и буквально оцепенела от изумления. Немного оправившись от увиденной сцены, она строго спросила:
— Это еще что?
Не сразу Михайло выпустил из своих объятий Иру. Набрав полную грудь воздуха, он не сказал, а выдохнул:
— Дорогая Надежда Павловна! Я люблю вашу дочь и прошу ее руки!
— Что-о?! — растерялась Надежда Павловна.
— Да ты что, Михайлик?! — в радостном удивлении воскликнула Ирина. — Вот так вдруг — трах-бах? Мы же с тобой договорились — сразу после войны. — И тут же сказала: — Впрочем, я и сейчас согласна. — Подошла к матери, обняла и, улыбаясь, спросила: — А вы, мама?
Надежда Павловна совсем растерялась, смотрела то на Михайла, то на Ирину, а потом проговорила:
— С ума с вами сойдешь… Это же не такое простое дело… И война еще не кончилась, и как оно все будет… Ох, пойду-ка я лучше позову отца…
В тот день, когда они зарегистрировали брак, выпал первый снег; густой, пушистый, он припорошил землю, украсил деревья — каждое из них стояло теперь торжественное и пышное, словно под свадебным покрывалом.
XVI
На рассвете Ирина разбудила Михайла. Он приподнялся в постели, протирая глаза, спросил:
— Что случилось?
— Неужто не слышишь? — прошептала на ухо. — Стреляют.
— Кто стреляет?
— Откуда я знаю? Может, началось. — Помолчав, едва слышно добавила: — Я говорю — может, война?
Он резко откинул край одеяла, вскочил с постели и в чем был выбежал на крыльцо. Они еще осенью переселились сюда, в Гнилой Угол: в этом деревянном одноэтажном доме неподалеку от курсов им выделили небольшую комнату. Рядом с ними, в такой же комнате, жил Батавин. Сейчас Борис Николаевич стоял перед домом в накинутой на плечи шинели и вертел по сторонам своей лысой головой, прислушиваясь к синей рассветной мгле. Выстрелы раздавались где-то за зданием курсов, на сопках, где стояли зенитные батареи, и на берегу бухты Золотой Рог, и в городе.
— Что это значит? — озабоченно спросил Батавина Лесняк.
Тот быстро повернулся к нему и, поправляя сползавшую с плеча шинель, ответил вопросом на вопрос:
— Голубчик ты мой! Неужели не знаешь?
— Потому и спрашиваю, — не очень вежливо сказал Михайло.
Батавин, улыбаясь, подошел к Лесняку и протянул ему руку:
— Разреши поздравить тебя, коллега! Победа! Полная! Конец войне! Только что передали по радио.