— Правда?! — воскликнул Лесняк. Он схватил Батавина за плечи, стал целовать.
На крыльцо выбежала Ира, испуганная, пытавшаяся дрожащими руками застегнуть халат.
— Ирина! Дорогая! — круто повернувшись к ней, неистово закричал Михайло. Потом, обхватив ее обеими руками, начал кружить.
— Ты с ума сошел, Михайлик! Что с тобой? Чему радуешься?
— Победа, Ирина Андреевна! — заливаясь смехом, крикнул Батавин. — Войне — конец! Вот когда дождались!
— Победа! — вскрикнула Ирина и заплакала, крепко обнимая Лесняка, потом бросилась к Борису Николаевичу, прижалась к нему влажной от слез щекой.
Изо всех домов уже повыходили жильцы — стар и мал вышли на улицу, обнимали и поздравляли друг друга, наперебой что-то говорили, плакали, смеялись.
Лесняки наспех оделись и, выпив по стакану чая, направились в город. Улицы были запружены людьми — все были в приподнятом настроении, радости не было границ. Девушки и молодицы целовали военных, пели песни, танцевали, кричали «ура!». Над головами у людей появились транспаранты и красные флаги, на стенах домов расклеивались плакаты. Медленно и величественно поднималось над городом солнце, отражалось в окнах, празднично выбеливало стены домов, играло золотом на молодой, словно лакированной, листве деревьев. А небо было высоким и нежно-синим. С моря вдоль Ленинской улицы веял легкий ветерок.
Когда немного спал первый шквал радости, состоялся городской митинг, закончившийся демонстрацией. На курсах тоже состоялся митинг, и в этот день занятия были отменены. Лесняки пошли в гости к Мещеряковым и, отметив торжественно великое событие, пошли к старикам Журавским. Днем прошел дождь, но к вечеру распогодилось, и казалось, веселью не будет конца.
Проходили дни за днями, а людям все еще не верилось, что там, в Европе, утихли орудия, неумолчно гремевшие столь долгие годы. Наступившие дни были необычными и удивительными — без сводок Совинформбюро, без воздушных тревог, боевых и учебных.
В начале июня Михайло получил письмо от Василя, которое начиналось словами: «Мишко! Брат мой! Я живой! Живой и поздравляю тебя с нашей блестящей Победой!» Михайло знал, что Василь и Наташа поженились, что Наташа с фронта поехала в Сухаревку, к старым Леснякам.
Прошла еще неделя, и пришло письмо от родителей, Олеси и Наташи.
…В первой половине июля задождило. Каждое утро молочно-серые туманы окутывали город. В одно такое утро на запасной железнодорожной ветке в Гнилом Углу появился эшелон. На платформах, крытых брезентом, с надписью: «Срочно! Уборочная!» — стояли танки Т-34, а в вагонах — танкисты.
Эшелон быстро разгрузили. За одноэтажными домами, принадлежащими курсам, у подножия сопок, танкисты ставили палатки. Танки загоняли во дворы, выстраивали рядами по обочинам улицы, в тени деревьев.
Был воскресный день. Лесняки после завтрака взялись каждый за свое дело: Михайло за письменным столом готовился к очередной лекции, а Ирина хлопотала на общей с соседями кухне. И в эти вроде бы спокойные минуты в комнату из коридора донесся какой-то шум, потом вошла Ирина, плотно закрыла за собою дверь и тихо сказала:
— Михайлик! Там к тебе какой-то капитан-танкист ломится. Кажется, из этих, только что прибывших. Усатый такой. Видимо, на постой… — И с испугом добавила: — А где же мы его устроим? У нас такая теснота.
— Отказывать неудобно, — сказал Михайло. — Раскладушку поставим. Думаю, он ненадолго…
В дверь постучали, и раздался грозный голос:
— Как это понимать, наконец? Здесь живет Михайло Лесняк или нет?
Дверь раскрылась, и капитан в новенькой форме, с орденами и медалями на груди, с плащ-палаткой на руке, остановился на пороге. Ирина отошла в сторону, а Михайло, поднимаясь со стула и всматриваясь в гостя, вдруг раскинул руки и с криком: «Вася!» — бросился к нему.
— А, прячешься? От кого прячешься, морячок?! — смеясь воскликнул Василь, тоже разводя руки для объятий. — Думал, я тебя не найду? А я тебя, вишь, нашел и на краю света!..
Ирина, поняв, кого она сразу не впускала в комнату, смущенно стояла в сторонке и смотрела, как братья сжимали друг друга в объятиях и что-то радостное выкрикивали.
Вытирая слезы, глядя с интересом на Ирину, Василь проговорил:
— Ну и нашел себе женушку! Твоего родного брата в дом не впускает. Я к ним от самого Берлина через такую даль пробился, а здесь заслон выставили… — И обратился к Ирине: — Значит, это вы и есть Ирина? А я, как видите, Василь Лесняк, — сказал он, протягивая ей руку.
— Простите, пожалуйста, — проговорила Ирина, — у Михайлика есть ваше фото, но усы… Они так вас изменили…