— И не только усы, — бросив плащ-палатку на спинку кровати, продолжал Василь. — И годы, и война… Дважды в госпиталях лежал после ранений… Это не молодит и не красит. Но грешно жаловаться. Я — жив. А сколько наших осталось там, в полях… С вами, Ирочка, я очень рад познакомиться.
Михайло поставил посреди комнаты стул, усадил брата. Ирина взяла у него из рук фуражку и повесила на вешалку.
Опустившись на стул, гость окинул взглядом комнату, спросил:
— Как же вы здесь? Вижу — живы, здоровы, а это уже большое счастье…
— Мы что! От нас война была далеко, — сказал Михайло, тоже садясь на стул. — Рассказывай о себе. Как ты здесь оказался?
— Прибыл на старое место дослуживать. Выходит, что все возвращается на круги своя. Здесь я когда-то начинал. Помнишь, как в песне поется? «И на Тихом океане свой закончили поход…» Мы не раз эту песню затягивали в дороге.
— Оно-то так, — проговорил Михайло. — Но не только вы… Уже давно сюда прибывают войска. Эшелон за эшелоном, ежедневно… Неужели без передышки завяжется сабантуй с самураями?
— Кончать с войной, так уж одним заходом, — как-то неуверенно проговорил Василь. — Это, конечно, мое личное мнение. У меня к самураям свой особый счет. У озера Хасан, на высотах Заозерной и Безымянной, немало моих друзей полегло. Как ты считаешь — за них надо поквитаться? Да и не только за них. И за вас тоже. Вы здесь четыре года жили в напряжении…
— Да, — сказал Михайло. — Четыре года, считай, не выпускали из рук оружия. И на что рассчитывает микадо — не понимаю. Германия разбита, а Япония, ее союзница, отклоняет Потсдамскую декларацию, призывающую ее прекратить войну. Может, денонсация нашим правительством пакта о нейтралитете насторожила японцев? Чувствую, что начнется, но — когда?
— Наше командование ничего определенного не говорит; вероятно, никто не знает. А что решено в верхах? Догадаться не трудно: с самураями сцепиться придется. Наше дело солдатское — ждать приказа.
Ирина, шмыгнувшая из комнаты, вернулась и сказала Василю:
— Я приготовила для вас умыться, Михайло вам все покажет. И пока вы покурите, я накрою стол.
— Как я соскучился по семейному уюту! — проговорил Василь, вставая. — Даже не верится, что и я когда-нибудь дождусь…
— Уже не долго ждать, — с благодарностью взглянув на гостя, весело сказала Ирина.
Василь и Михайло вышли из комнаты. Не успели они докурить свои папиросы, как хозяйка, уже в новом платье, прихорошившаяся, открыла дверь и пригласила дорогого гостя к столу.
…Вечером собрались у старых Журавских. Михайло и Ирина пригласили по такому случаю и своих друзей: семью Мещеряковых, Лашкова и Васильева, пришедших со своими подругами. Теперь все они — Лашков и Васильев, Мещеряков и Михайло — носили звание старших лейтенантов. Ирина несколько дней тому назад стала лейтенантом. Друзья поздравили ее, а Михайло, обратившись к брату, сказал:
— Ты, Вася, обскакал меня — и капитаном стал, и батальоном командуешь, и грудь в орденах.
— Но я ведь имею и два ранения, если не считать того, что на Хасане получил, — сказал Василь и улыбнулся. — Должна же быть хоть какая-то справедливость.
По дороге к Журавским Михайло с Ириной и с братом заглянули на берег бухты Золотой Рог, на постоянную стоянку катера Сагайдака, — Василю хотелось повидаться с земляком. Катер стоял на рейде, однако Гордея на нем уже не было: его, как оказалось, списали в какую-то береговую часть, по его просьбе. Для Михайла это было неожиданностью: он недавно виделся с Сагайдаком и тот даже не намекнул на это. А у Журавских Лесняк узнал от Лашкова, что недавно Савченко и Климова тоже перевели в какую-то береговую часть. Подобные перемещения на флоте — явление обычное, и Михайло не придал этому факту особого значения.
За столом все наперебой начали расспрашивать гостя о последних боях, в которых он участвовал, о взятии Берлина, об освобождении Праги. Василь охотно, порою очень остроумно рассказывал. Андрей Тихонович, сперва молча слушавший его, вдруг вклинился в разговор:
— Ну, с этой войной, слава богу и нашим воинам, покончено. А что делать с японцем? Придвинулся к самому порогу и замахивается на нашу землю: от океана до Урала, не задумываясь над тем, что и подавиться может. До каких пор его наглость можно терпеть?
— Самураи вроде бы присмирели, — сказал Василь.
— А сколько наших транспортов задержано и потоплено вроде бы неизвестными подводными лодками — хотя в действительности все знают, что японскими! И все им так с рук сойдет? Моряки дальнего плавания всю войну жаловались, что Япония закрыла для наших торговых судов все проливы, оставила единственный выход в океан через пролив Лаперуза.