— А как Егор? — поинтересовался Лесняк.
— Славный парень, смекалистый. Все ему на наших учениях легко дается. А силища у него какая! Одним словом: сибиряк.
В тот же день Лесняк познакомился с мичманами Николаем Бабичевым и Александром Никаноровым — взводными: отряд состоял из двух взводов и группы обеспечения, которая составляла примерно полвзвода и подчинялась непосредственно Леонтьеву. В группу входили связные, радисты, санитары, матросы хозяйственной службы.
XVIII
После ужина воины отдыхали на траве неподалеку от казармы, курили, вели обычные матросские разговоры. Шутки так и сыпались, раздавался веселый смех.
— А где наш кавалерист? Что-то его нигде не видно? — послышался чей-то голос. — Пусть он расскажет, как его с двумя салажатами шлюпка накрыла.
— Клянусь, кавалерист будет доказывать, что они сухими из воды вышли.
— Он такой, что докажет…
Михайло спросил Гордея:
— Что за кавалерист?
— Сергей Овчаренко. Ему такое прозвище прилепили в Полярном. Он шел с ватагой своих хлопцев, был под хмельком и вдруг увидел: лошадь пощипывает травку. А Сергей лошадей любит — подошел, потрепал ее по шее, а потом со словами: «А поглядите-ка, хлопцы, как наши запорожцы казаковали» — вскочил на нее. Лошадь, конечно, не оседлана, без узды, испугалась и понесла матроса по набережной, только ленточки от бескозырки развеваются. Тут, как на грех, по набережной шла группа высших штабных офицеров. Один из них не растерялся — бросился наперерез, обхватил шею лошади руками и остановил ее. Этот же офицер и не поскупился — тут же отвалил Сергею пятнадцать суток гауптвахты. С тех пор его и окрестили кавалеристом. А вообще-то он парень боевой и весельчак. Да все они, североморцы, как на подбор.
Среди общего шума послышался чей-то голос:
— А ты, Савченко, почему без гармони приволочился?
— Вот так всегда: Клим есть — гармони нет, гармонь есть — Клима нет, — добавил кто-то.
— Гармонь здесь, да не хочу задаром мозоли набивать, — отвечал Савченко. — Никто «яблочко» танцевать не хочет.
— Мы за день натанцевались — не до «яблочка», — кричат ему. — Ты песню начинай. Давай «Варяга».
И долго звучали то раздольные, то лирически-трогательные, то грозные матросские песни.
…Потянулись напряженные дни учений. Невдалеке от казарм, в распадке, гулкой трескотней раздавались автоматные выстрелы и басовито строчили пулеметы: десантники учились точно стрелять из оружия, с которым им неминуемо придется вступать в бой. Каждый стремился выверить надежность своего автомата или пулемета.
Часто, надув резиновые шлюпки, по двое и по шестеро учились ходить на них в штиль и при высокой накатистой волне, нередко опрокидывавшей шлюпку у берега. Михайло и сам не раз садился в шлюпку, и дважды ему приходилось выбираться из воды, идти по скользким камням, цепляясь за водоросли.
Не простое, оказывается, дело — научиться вместе со всеми прыгать из шлюпки на берег. А надо — враг не так любезен, чтобы подавать нам трап, он поливать свинцом будет.
Выберется Михайло вместе со всеми на берег, мокрый, в сапогах чавкает, а надо бежать вверх по склону горы или ползти на животе по разбухшей от дождей глинистой почве, которая так и всасывает локти и колени. Доберешься до вершины сопки, а тут команда: спускаться вниз. Солнце печет нестерпимо, воздух густой и удушливый, от земли поднимаются горячие испарения Спустишься с сопки и снова взбираешься на вершину, взмокший от липкого пота, дышишь, как кузнечный мех. Не успеешь дух перевести, как снова звучит команда спускаться вниз и цепочкой — в кустарник, в высокую траву. А за спиной — рюкзак, на шее — автомат, они цепляются за тугие стебли, за ветки, тормозят. Командир же подгоняет: «Шире шаг! Пошевеливайся!»
После обеда и короткого отдыха матросы расходятся по кубрикам и во главе с командиром отделения, вооружившись лупами, рассматривают аэрофотоснимки чужого побережья, учатся их дешифровать. Изучают топографические карты береговой полосы, пытаются обозначить доступные и труднопроходимые места, прикидывают наиболее возможные маршруты движения.
У Лесняка как-то сразу установились теплые взаимоотношения с командиром взвода мичманом Николаем Бабичевым. Может, потому, что были они ровесники и оба любили литературу.
Бабичев до службы был сельским учителем, умел печатать на машинке, и его на флоте сперва назначили писарем. Когда началась война, он хотя и не сразу, однако добился, чтобы его перевели в разведотряд. Николай, низкорослый и сухощавый, не отличался крепким здоровьем, все же командир разведчиков взял его; нужен был писарь. Но Бабичев просился в разведку. Наконец командир приказал старшине Леонтьеву готовить его к походу: мол, один раз пойдет и успокоится. И начал Николай под руководством Виктора тренироваться: и боксом занимался, и джиу-джитсу. Намнет ему кто-нибудь из разведчиков бока — целую неделю отлеживается. Виктор поглядывал на Николая косо: не хотелось ему возиться со слабосильным писарем. Однако характер Бабичева победил — постепенно из него вышел первоклассный разведчик. Со временем Леонтьев стал политруком отряда, а потом и командиром, а Николай — взводным. Леонтьев и мичман Никаноров старше Николая года на три: перед войной отслужили действительную. Но после демобилизации побыли дома недолго. Леонтьев, правда, успел жениться, а Никаноров так и остался холостяком.