Выбрать главу

Но вот Кларита открывает ему дверь, расцветает невольной улыбкой, а глаза у нее такие озорные, такие выразительные, искренние, многозначительные, в них столько воспитательной и дидактической силы! Они – живое приглашение к жизни, непрерывный урок искренности и любви! Коснеющим языком бормочет Аполодоро: «Добрый день!», а она от его смущения заливается краской.

– Заходите, Аполодоро, заходите!

«"Заходите, заходите!" – какая божественная музыка в этих ее словах! Какая талантливая девушка, как она развита, как во всем разбирается, как до всего доходит чутьем, как одарена, как она цельна, трансцендентна, циклична! О, «заходите, заходите!» – в этих словах все. В них – наука чистейшей воды. Наука? Больше: наука наук! И того больше! А что же еще?» На пороге Аполодоро спотыкается, щеку его задевает девичий локон, побег виноградной лозы, и щеку словно обжигает, а оставшись один, он проводит пальцами по щеке, целует пальцы и даже их лижет.

Но откуда в нем такая смелость, решимость, не рекомендуемая педагогикой, не свойственная гению? У него изменяется состав крови, он сбрасывает со своей души старую оболочку и появляется в новом обличье – он мужчина. Сердце его переходит на галоп, и от этого галопа кровь ударяет ему в голову, и называется этот удар любовью. Да, бывают приступы, колики, обострения любви, охватывающие все существо человека, когда любимый образ – единственная зацепка в жизни. Да, «надо жить, жить, а все остальное – дребедень», – говорит отец той, что стала для него жизнью. Отныне Аполодоро уже не так одинок в своем тайном саду блаженства. Перед ним открылся мир.

– Обрати особое внимание на законы наследственности, – говорит дон Авито.

– Да, папа, я их зубрю.

– Изучи поглубже.

– Что за люди, матерь божья! – стонет Материя.

Аполодоро начеку, он ждет удобного момента, вроде того что представился ему недавно, тогда Кларита исчезла, но ее улыбка наполнила дом атмосферой любви. То ли улыбка ее – воплощение духа всего дома, то ли весь дом – воплощение ее улыбки, поди разбери! Сама барышня, должно быть, догадывается, в чем дело, Ибо, когда она встречает Аполодоро, взгляд ее становится глубже, а рот чуточку открывается.

А что же дон Эпифанио? Ему ситуация, видимо, ясна: разве не другим тоном произносит он теперь свои неспешные сентенции? И какая в них глубина! Какой он талантливый человек! Сумел произвести на свет такую дочь! Неосознанный талант – это и есть гений. Куда уж тут дону Фульхенсио! Книге афоризмов, опусу «Ars magna» и всей сверхчеловеческой ритмической философии противостоит Кларита! «Ох уж эти теории!» – как смиренно заявляет ее отец, дон Эпифанио.

И вот момент наступил. Как стучит сердце! Аполодоро боится, что Кларита услышит его стук, пробует сдержать его, успокоить. А у Кдариты сердце замирает в ожидании чего-то, что должно последовать за этим торжественным молчанием.

– Кларита… Кларита… пожалуйста… прочтите это.

И, сунув ей в руки письмо, Аполодоро входит в студию.

– Что с тобой, парень? – спрашивает дон Эпифанио. – Задержался – видно, бежал? Совсем запыхался. Бегать не надо, шагом дойдешь быстрей… Ну, ладно, закончи эту ногу, тень клади не так резко.

На следующий день Аполодоро кажется, что вешалка в коридоре, картины, весь дом – все испаряется вокруг нее, а тело и дух юноши, все его существо являет собой один нетерпеливый вопрос.

– Ну, что же вы мне ответите?

– Я скажу… да!

Вот когда он чувствует себя гением!

– Спасибо, Кларита, спасибо!

– Это вам спасибо!

– Вам?

– А что?

– Тебе! – изрекает сияющий Аполодоро и решительно входит.

Входит в жизнь. Любовные приступы у него пройдут, превратятся в постоянную, непрерывную и неизлечимую сладкую боль.

У Клариты теперь есть жених, как у большинства ее подружек, теперь и она узнает, что такое быть невестой, какие речи и разговоры ведутся с женихом. У нее есть жених, она взрослая.

Амур, будучи сам мальчиком, подсказал Аполодоро детскую хитрость: подружиться с Эмилио, братом Клариты, и таким путем обрести прочные позиции в ее доме. Дон Эпифанио вроде бы ничего не заподозрил, но за обедом сказал сыну:

– Ты дружи с Аполо, дружи!

– Он какой-то странный.

– Э, каждый таков, каким его сделали, у всякого своя блажь.

– Ты бы послушал, что ему позавчера его отец говорил!

– У того все философия! Ты что, Кларита, больше не хочешь?