– Мила?
– Да, Луис, мила. Папа идет, Аполодоро!
И Аполодоро уходит в свой угол работать не то над большой повестью, не то над небольшим романом, сентиментальным и поэтическим, который он теперь не выпускает из рук, ибо, несмотря на запреты отца, его охватил великий зуд творчества, он хочет во что бы то ни стало пробиться в литераторы, он не жаждет славы мыслителя, философа, социолога, он будет поэтом, поэтом в прозе, и вот он описывает первую любовную тоску, шлифует и полирует свое произведение, дабы стало оно нежным и деликатным для слуха, старательно отрабатывает психологические выводы, с этой целью производит анализ собственных чувств, и теперь ходит на любовные свидания, ставя перед собой каждый раз определенную художественную задачу. Его любовь отныне подчинена творчеству, он создал театр внутри самого себя, наблюдает за собой, анализирует и разбирает по косточкам свою любовь.
«Потому что… ну, скажем прямо, разве мне не скучно с Кларитой? Что она может сказать, кроме глупостей? разве есть у бедняжечки хоть какой-то разум? Хоть раз она произнесла что-нибудь разумное и не банальное. Я ведь люблю ее по инерции, по привычке, я жертва собственной любви. Все это я понимаю, но, когда я рядом с ней, я глупею и рассуждать уже не могу. Красива ли она? Пожалуй, нет, таких много!.. А все-таки она красивей всех! Впрочем, может быть, я привык к ее лицу?»
XII
Не расстроена ли чем-нибудь Кларита? С ней творятся что-то странное. Отвечает не на то, о чем Аполодоро ее спрашивает, а на то, что он, по ее мнению, должен был у нее спросить. Правда, эта черта присуща всем женщинам, но с ней это впервые. Однако заговорить о Федерико нельзя, нельзя даже выказать ни малейшего подозрения на этот счет. К тому же дон Эпифанио в последнее время чем-то вроде недоволен. Что ж, удвоим нежность!
– Ты моя педагогика, моя живая педагогика, ты моя, – и он подходит к ней поближе.
– Почему ты называешь меня таким отвратительным именем?
– О, ты права, Клара, Кларита, моя милая…
Она молчит. «Черт бы побрал этого Федерико…» – думает Аполодоро, но тут вдруг Кларита выпаливает:
– Ты ходишь к мессе, Аполодоро?
– Если ты этого хочешь, Кларита…
Сразу же на горизонте его совести подобно грозовым тучам возникают образы дона Авито и дона Фульхенсио.
– Если я хочу, если хочу… Нет, ты скажи, ходишь или нет?
– Пока не хожу, но буду ходить.
А сам в это время думает: «Мне бы только отвадить от нее Федерико…»
– Ты читаешь молитвы по утрам и перед сном?
– Буду читать.
– А твоя мать…
– В доме она пустое место…
– Так поди исповедайся дону Мартину; если ты иудей, ты мне не пара.
– Но я…
– Не хочу иудея!
– Хорошо, Кларита, но послушай…
– Пойдешь ты к дону Мартину?
– Чтобы он обратил меня к вере?
– Пойдешь ты к дону Мартину?
– Да зачем тебе это?
– Пойдешь ты к дону Мартину?
«До чего иррациональны женщины!» – думает Аполодоро, а вслух произносит:
– Ну ладно, пойду.
– Значит, пойдешь к дону Мартину?
– Да, дорогая, да, пойду к нему.
– Ну вот, теперь я тебя люблю.
– Теперь меня любишь? Теперь любишь меня? Скажи, меня любишь, меня? Не опускай глаза, ну, Кларита, пожалуйста, скажи: ты меня любишь?
– Ты сам знаешь…
– Нет, ты мне скажи: любишь меня?
– Да как ты не понимаешь, что об этом не спрашивают!
– Еще как спрашивают! Ну, я ж тебе обещал пойти к этому дону Мартину! Скажи: ты меня любишь?
– Ну, хорошо, хорошо…
«"Ну, хорошо, хорошо…" Всего-навсего «хорошо», а перед ним еще «ну». Это все Федерико, не иначе Федерико».
Как только Аполодоро уходит, Кларита, не мудрствуя лукаво, принимается сочинять ответ Федерико. При этом она рассуждает так: «Этот молодой человек недурен и ставит' вопрос прямо, он хочет, чтобы я порвала с Аполодоро и взяла в женихи его. Бедняжка Аполодоро! Он такой добрый, такой несчастный! И так меня любит! А я? Люблю ли я его? Но что значит любить? Что за штука эта любовь? Нет, нехорошо так поступать, я же приняла его предложение… Хотя почему нехорошо? Они-то нас бросают, если приглянется другая, а чем мы хуже их? Только вот приглянулся ли мне этот другой? Папа, кажется, недолюбливает Аполодоро, считает его чудаковатым… Но он такой добрый, такой несчастный, так любит меня! Федерико поэлегантней, половчей, не такой странный… Да ну их, в конце концов, пусть разбираются сами! Я скажу Федерико и да, и нет, что я связана словом и не связана, не стану обнадеживать, но и лишать надежды не буду. Пускай подерутся, посмотрим, кто кого; скорей всего, Федерико одолеет… Он больше похож на мужчину». И она отвечает Федерико неопределенно, так, чтобы он не потерял надежды.