Стремясь вернуться во Францию, я присоединилась к канадскому полку, который не возражал против присутствия женщины. Теперь мне требовалось лишь флиртовать с нужными офицерами, терпеть жизнь в палатках и бросаться в канаву, когда немецкие самолеты появлялись над головами. Позже я обнаружила, что ложь и слезы тоже работают, а точнее, выдуманный жених на том или ином фронте, которого я должна увидеть в последний раз или умереть. Меня бесило, что мне приходится уговаривать и упрашивать, — любому человеку с моим опытом было бы унизительно опускаться до такого. Но когда я увидела свежий номер «Колльерс» и в нем свое имя и имя Эрнеста как «корреспондентов, работавших во время наступления», я испытала невероятный восторг. Они опубликовали мою историю о «Дне Д», и я надеялась, что журнал продолжит печатать и другие мои материалы.
«День Д» стал началом конца, а теперь мы подошли к его середине, и нам предстояло увидеть еще множество трагедий. Во Флоренции Понте Веккьо превратился в руины, пока за него сражались немецкие и британские солдаты, отвоевывая одну горящую улицу за другой. Дворец Питти был переполнен беженцами, а не преданные земле трупы заполнили парки, так как кладбища все еще находились под контролем немцев.
К середине августа я присоединилась к канадскому полку, который двигался на север вдоль Адриатического побережья. По дороге я писала и отсылала свои материалы. Расспрашивала всех, кого встречала, об их жизни и о том, как, по их мнению, может выглядеть будущее теперь, когда ход войны наконец переломился в нашу сторону. Иногда я сталкивалась с безразличными взглядами и тихим недоверием, но чаще все же видела беспокойство о тех, кто еще сражался, потому что не было ничего хуже, чем умереть сейчас, когда конец был так близок, а дом стал практически осязаем.
Я не собиралась возвращаться домой, потому что была уверена, что у меня его больше нет. Я не получала известий от Эрнеста уже несколько месяцев, с самого Лондона — ни письма, ни даже сердитой телеграммы с упреком. Мой брак, конечно, закончился, но никто из нас об этом и словом не обмолвился. И когда я наконец добралась до Парижа, почти сразу услышала, что он засел в «Ритце», убеждая всех, будто это он освободил отель. Очевидно, он был не один: по соседству жила невероятно хорошенькая журналистка по имени Мэри Уэлш, которая писала статьи для «Тайм» и «Лайф». Я не знала ее и не хотела верить, что Эрнест мог так быстро увлечься кем-то, хотя именно это с нами и произошло во «Флориде», когда мы влюбились друг в друга. Это было для меня слишком, поэтому я нашла номер в другом отеле, как можно дальше от них, и постаралась занять себя работой, дышать и оставаться спокойной.
Некоторые части Парижа оставались нетронутыми, и сложно было представить, что тут тоже шла война. Можно было гулять вдоль Сены, где книготорговцы никогда не закрывали своих маленьких киосков, и считать каждый прекрасный неповрежденный мост, чувствуя солнце на своем лице и убеждая себя в том, что оккупация была просто ночным кошмаром. Но можно было оглянуться и увидеть голодающих, которые всегда оказывались где-то поблизости, и потерянных людей, которые бродили повсюду. Женщины ходили по кладбищам, ища на надгробиях имена своих исчезнувших мужей. Десятки тысяч людей пропали во время оккупации, возможно, их замучили или расстреляли, а может, выселили за пределы города. В одной едва уцелевшей лачуге на Монмартре я присела на корточки, чтобы разглядеть надпись: «Отомстите за меня», нацарапанную на деревянных перекладинах двери. Я отошла, глаза наполнились слезами, мне хотелось верить, что существует способ выполнить эту просьбу.
Приближалась осень, у людей было очень мало еды и практически не было угля. Но хороший кофе все еще можно было найти в пресс-центре отеля «Скриб» рядом с Парижской оперой. Все статьи, которые я готовила для журнала, нужно было относить туда для цензуры, и поначалу я боялась, что мне откажут или, что еще хуже, не выдадут соответствующие документы, но, похоже, у них были свои заботы. Пока я сновала туда-сюда, до меня иногда долетали разговоры об Эрнесте. Судя по всему, он недавно покинул город с двадцать вторым полком, в составе конвоя направлявшимся в Бельгию через минные поля, блокпосты и окопы немцев. Некоторые говорили, что он не только носил оружие, но и использовал его. Другие предполагали, что его могут отдать под трибунал и лишить аккредитаций, если об этом узнают.