Оказавшись в поезде, я направилась прямиком в вагон-ресторан, заполненный бизнесменами, именно такими, каких отец велел бы остерегаться. По его словам, достаточно одного моего присутствия, сброшенного пальто и заказанного мартини, чтобы было понятно, что я ищу нового поклонника.
Как только Сент-Луис остался позади, я заказала виски с содовой. Вскоре подошел мужчина в галстуке и рубашке от «Брукс Бразерс» и подсел ко мне.
— Могу я тебя угостить?
— Спасибо, у меня уже есть.
— Тогда позволь мне этот у тебя забрать. Ну или купить еще один, чтобы стало по стакану в каждой руке.
— Тогда могу облиться.
— Я достану для тебя полотенце. Куда ты направляешься? — Он улыбнулся.
— В Нью-Йорк.
— Городская, да?
— Пытаюсь ею быть. — Я не хотела что-то еще объяснять или рассказывать о себе, уж точно не ему.
У него было обветренное красноватое лицо, на котором застыло напряженное выражение, а вот рубашка выглядела отлично. Ботинки из кордовской кожи просто сияли. На пальце — толстое отполированное обручальное кольцо, хоть для меня это и не имело никакого значения. Мне не нужно было ничего от него, разве только отвлечься ненадолго.
Официант принес вторую порцию виски, которая, покачиваясь на узком столе, грозила пролиться, поэтому я быстро, следом за первой, выпила ее. Он рассказал, что женат. Я не запомнила, о чем еще мы говорили, помню только, что этот тип разводил гончих. Позже, где-то посреди Пенсильвании, он сравнил меня с одной из своих худеньких легкомысленных собачек, а затем попытался поцеловать.
Я пошла в туалет, а он последовал за мной, как будто уловил какой-то сигнал, которого на самом деле не было, но близость с ним в тот момент казалась хорошей идеей, она должна была прогнать дурные мысли. Его плечи прижали меня к хлипкой стене в коридоре, я закрыла глаза, пробуя на вкус его рот — зеленые оливки и чистый алкоголь. Потом этот мужчина, громко дыша, сильно придвинулся ко мне. Его живот прижался к моему. Он схватил меня сначала за талию, а затем за грудь.
— Скажи, ну и зачем все это? — спросил он, когда я остановила его.
— Мне просто нравится целоваться.
— Ты забавная девчонка. — Он выглядел озадаченным и немного раздраженным. — Так почему ты здесь, со мной?
«Я не с тобой», — подумала я, чувствуя, как выпитый алкоголь окутывает меня, словно дым.
— Просто так. Я счастлива, вот и все.
— Ты не выглядишь счастливой. На самом деле ты выглядишь печальнее всех, кого я когда-либо встречал. Поэтому я и обратил на тебя внимание.
Вошел носильщик. Глядя прямо перед собой, он постарался незаметно проскользнуть мимо нас.
Я отодвинулась, чувствуя жар и неловкость оттого, что нас застукали. И вспомнила об отце.
— Как думаешь, в мире существует два типа женщин, — спросила я, когда носильщик ушел.
— Не знаю. Мир большой. Мне кажется, вероятнее всего, существует больше, чем два типа. — Он посмотрел на меня с любопытством. — Скажи, ты со мной играешь?
— Заткнись, — сказала я.
— Что?
— Можешь продолжать меня целовать, но, пожалуйста, пожалуйста, заткнись.
На следующее утро я вышла из купе пульмановского вагона, украдкой оглядываясь по сторонам, как шпион. Нет, я не пыталась разыскать связного и передать ему секретную информацию. Моей задачей было прокрасться на другой конец поезда незамеченной. Мне досаждали обрывки воспоминаний: «умные» слова, сказанные мной, чтобы произвести эффект, его руки, касающиеся моего тела, и мои руки, касающиеся его. Я надеялась, что Китс поможет отвлечься, поэтому просидела весь день, уткнувшись в книгу. Поначалу голова шла кругом, но постепенно я стала приходить в себя, тревоги улеглись, и воспоминания больше не беспокоили.
Поезд дернулся — мы наконец-то прибыли на Пенсильванский вокзал. Я вышла на морозный вечерний воздух, который оказался таким чистым и холодным, каким никогда не бывал в Сент-Луисе. И мне было дозволено все. Никто из этих замечательных людей ничего не знал обо мне и ничего от меня не ждал. Я могла быть кем угодно. Могла начать прожигать свою жизнь прямо сейчас, а могла и вовсе наплевать на нее.
Я договорилась с подругой, что остановлюсь у нее на неделю или две, прежде чем вернусь в Коннектикут. Она жила на Гроув-стрит в Вест-Виллидж, в небольшом доме без лифта. Ключ для меня был спрятан в филодендроне. И я совершенно забыла, что дала адрес маме. Почти все стерлось из моей памяти, кроме того, как горели обветренные щеки и как здорово было оказаться на своей волне. Но прямо за входной дверью, на хлипком, купленном на гаражной распродаже статике подруги, меня ждала очередная телеграмма: