Я так и не сумела достичь ее уровня мастерства, но первое же блюдо, приготовленное Джеку, стало для него откровением. Его квартира была еще не обставлена, так что мне пришлось привезти собственные кастрюли и сковородки. Я приготовила холодный суп с помидорами, перцем, огурцами и базиликом, телячьи тефтели с артишоками, зелеными оливками и шалфеем и фруктовый салат. На десерт испекла лимонный пирог. Все это я готовила на глазах у Джека и сновала по кухне в длинном белом фартуке, с волосами, собранными в пучок. Джек сидел за столом и послушно открывал рот, чтобы я могла сунуть туда ломтик хлеба с уксусом, оливку, кусочек огурца или ложку взбитых сливок. Я была лесной колдуньей, а Джек — моим послушным Гензелем. С той лишь разницей, что толстеть он не собирался, а единственный акт людоедства совершился в переносном смысле.
Я уже несколько месяцев не готовлю сама. Но делаю покупки, будто собираюсь. Каждые несколько дней хожу в магазин и наполняю корзинку сочными овощами, мягкими сырами, лососиной, курами для жарки. Я бы охотно накормила Джека. Я хочу ласкать его нёбо и наполнять живот едой, которая, несомненно, принесет ему удовольствие. Но я не в силах смотреть на свои великолепные сковородки, духовку, кухонные принадлежности, которые мама привезла мне из Новой Каролины, куда она недавно ездила на мастер-класс по кулинарии. Поэтому зелень вянет, филе и котлеты бледнеют и начинают вонять. Каждые две недели уборщица выбрасывает из холодильника очередную тухлятину.
Когда Джек поворачивает ключ в замке и входит в квартиру, он медлит, и я понимаю, что муж принюхивается, надеясь уловить в воздухе аромат эстрагона, чабреца, масла, белого вина, лимонной цедры. Или королевских креветок.
— Привет, детка, — говорит Джек, заходя на кухню. — Помочь тебе с ужином?
— У меня все под контролем, — отвечаю я и тянусь за поцелуем.
— Чем вы сегодня занимались?
— Построили ядерный реактор из резинки для волос и палочек от мороженого.
Джек тихонько смеется, и я напоминаю себе, что не стоит шутить насчет развития Уильяма.
В коридоре раздается топот. Уильям влетает на кухню и, точно по льду, скользит по полу к отцу. Он утыкается лицом в живот Джека и трется об него с криком:
— Папа, папа, папа! Я так по тебе скучал!
— Я тоже по тебе скучал, Уилл. — Джек берет сына на руки. Несомненно, это умилительное зрелище. Я понимаю, что должна захлопать в ладоши и ласково улыбнуться своим мужчинам.
— Что на ужин? — спрашивает Джек.
— Тайская кухня, — отвечаю я.
— Отлично.
Зачем он так говорит? Лучше бы сказал: «Черт возьми, Эмилия, я работал весь день, неужели тебе так трудно приготовить ужин?» Лучше бы спросил, чем я занималась, пока он сидел на работе. Но Джек слишком добр, он слишком заботится обо мне и моем разбитом сердце. Нечестно желать, чтобы он вдруг понял, что его доброта делает меня возмутительно эгоистичной.
— Эмилия велела мне замолчать, — ябедничает Уильям.
Джек ставит сына на пол и смотрит на нас обоих.
— Что случилось?
Я продолжаю вытаскивать из пакета доставленные блюда.
— Спроси у него сам.
Джек садится на корточки перед сыном:
— Уильям?
— Я просто рассказывал Эмилии про «И-Бэй», папа. А она велела мне замолчать.
— Уильям предложил продать вещи ребенка на «И-Бэй», — поясняю я. — Коляску. Кроватку. Куклу.
— Что? — переспрашивает Джек. — Уильям, в чем дело?
Он изо всех сил старается не повышать голос, и его подавленный гнев меня радует. И я немедленно чувствую себя виноватой — я подлая и инфантильная, мне нравится разжигать конфликт между маленьким мальчиком и его отцом.
— Нам вовсе не обязательно продавать именно эти вещи, — говорит Уильям. — Можно продать любые вещи, которые нам не нужны. Например, мой старый конструктор. Потому что я больше в него не играю.
Джек проводит рукой по волосам.
— Детка, при чем тут «И-Бэй»?
— Он хотел продать вещи ребенка, — вмешиваюсь я. — Взять детскую одежду, игрушки и выставить их на аукцион!