— Жаль, я не знала, что ты собираешься пойти на съемки в парке вместе с Уильямом и твоим отцом, — говорит Каролина.
Она входит в кабинет как к себе домой. В общем, так оно и есть. Она очень изящно выглядит в длинной черной юбке, в сапогах, в черном свитере с высоким воротом. Живот слегка выпячивается, как будто под одеждой спрятан маленький мячик. Я тоже покупала такие вещи, очень дорогие, но, сколько бы денег Джека ни тратила, мне не удавалось сравняться с Каролиной Соул. Она права. Женившись на мне, Джек вернулся к своим корням. Я — не интеллектуал в отличие от Уильяма и его матери.
Она сидит за столом, откинувшись на спинку кресла. Пальцы сплетены, подушечки мизинцев прижаты друг к другу. Ногти чистые и ухоженные — я не сомневалась в этом.
— Джек рассказал, что ты ушла. Он рассказал, что случилось той ночью, когда умерла Изабель.
Я замираю. А потом принимаю это как неизбежное. Столкнувшись с моим последним предательством, Джек сделал то, что должно было причинить мне самую сильную боль.
— Честно говоря, я не помню, чтобы когда-либо Джек был так удручен. Он плакал, Эмилия.
— Когда вы разговаривали? — Мой голос звучит сипло и незнакомо.
— Вечером в понедельник. Уильям сильно расстроился, когда увидел, как ты уходишь с чемоданом. Я позвонила Джеку, чтобы поговорить с ним. Джек изложил мне твою версию событий и спросил, возможно ли такое — удушить ребенка грудью.
— Он спросил у тебя?
— Джек знает, что мне можно верить. По крайней мере моему медицинскому заключению.
— И что ты ответила?
Она слегка утрачивает самообладание. Пальцы так сильно прижаты друг к другу, что белеют. Каролина поджимает узкие губы, и по лицу разбегаются морщинки.
— Я сказала, что это не исключено. Да, ты могла по неосторожности задушить Изабель. Возможно, именно так и случилось. Женщина, которая столь небрежна в вопросах безопасности, легко могла заснуть и удушить ребенка.
Манеры Каролины, хладнокровие медика в сочетании с подавленным, но очевидным гневом обманутой жены и матери придают несомненную уверенность ее словам. Моя вера в правильность диагноза не имеет под собой ни объективности, ни гнева. Меня никто не предавал, и я не врач. Я просто знаю, что Каролина права.
— Не надо, — говорит она.
Чего не надо?
Каролина подталкивает ко мне упаковку носовых платков. Я провожу пальцем по щеке и с удивлением понимаю, что опять плачу.
— Я не потому попросила тебя приехать сегодня. Я вовсе не горжусь тем, что сказала. Это ужасные слова, и мне стыдно. И больше всего я стыжусь из-за того, что на недопустимость моего поведения указал Уильям…
— Уильям? Он знает?
Каролина кивает.
— Он услышал разговор. Прости. У меня довольно маленькая квартира…
Дом довоенной постройки на Пятой авеню. Как же нужно было кричать?..
Гладкие фарфоровые щеки Каролины покрываются легким розоватым румянцем. Я уже видела эту женщину в ярости, но мне не доводилось видеть ее в смущении.
— Он стоял рядом, когда я закончила разговор. С игрушечным динозавром и книжкой. Ждал, когда я ему почитаю.
— С какой книжкой?
Каролина поднимает свои безупречно выщипанные брови.
— Что?
— С какой книжкой?
Она удивлена тем, что меня интересует именно эта деталь.
— «Лила-крокодила».
Я улыбаюсь.
— Он очень верный, Эмилия.
Можно это и не говорить. В течение двух лет Уильям был самым верным соратником своей матери.
— Он очень рассердился, когда я сказала о тебе такое. Заявил, что ты любила Изабель, что ты не могла ее убить.
Я изумлена. Верность, о которой идет речь, направлена не на мать? Уильям защищает меня? Перед Каролиной?
— И что ты ответила?
Она медлит, и я вижу, что Каролина колеблется — сказать или не сказать правду.
— Я ответила, что ты, разумеется, не убивала ребенка намеренно. Я сказала, что ты могла случайно удушить девочку. Точно так же, как случайно сбросила Уильяма в реку.