Ровно в семь утра открывается дверь в дальнем конце коридора, и в приемную выглядывает маленький человечек с огромной головой. Голова покрыта тугими завитками черных волос, которые блестят, точно каракулевая шапка, а седая борода спускается до расстегнутого воротника рубашки, перемешиваясь с волосами на груди. Удивительно, но Уильям ни разу не упоминал, что психолог у него такой волосатый.
— Мисс Гринлиф? — говорит он. — Заходите.
Доктор Оллертон указывает в сторону кушетки и опускается в кожаное коричневое кресло. Я усаживаюсь, снимаю пальто, оставив шарф на шее, и утыкаюсь подбородком в мягкие шерстяные складки.
— Итак, — начинает врач, — чем я могу вам помочь?
Я принимаюсь подробно объяснять то, что вкратце изложила накануне: что он, надеюсь, поможет мне лучше понять Уильяма и стать хорошей мачехой. Я говорю, что в наших отношениях с Джеком наступил кризис, что брак распадется, если я не сумею решить эту проблему.
— Хм… — говорит доктор Оллертон, когда я замолкаю.
Это и есть то прозрение, ради которого я поднялась в шесть утра?
— Хм… — повторяет он и чешет бороду.
Я смотрю через его плечо на полку, где стоят игры. Знаменитое «Стратего», которое пожирает столько времени у Уильяма. Я снова гляжу на доктора Оллертона. Теперь он чешет в затылке.
— Эмилия… Можно называть вас Эмилия?
— Да.
— Эмилия, вы хотите стать хорошей мачехой ради Уильяма и самой себя или потому, что в противном случае муж может вас оставить?
В кабинете холодно, и я прячу подбородок в шарф.
Врач ждет.
— И то и другое.
Он кивает.
— Я могу дать вам несколько общих советов относительно того, как быть мачехой. Порекомендую несколько очень хороших книг по данному вопросу. Даже могу назвать вам экспертов в этой области. Но, так или иначе, мне кажется, вы пришли ко мне, намереваясь что-то доказать Джеку, а не только потому, что вам действительно хочется исправить ситуацию.
Я думаю о Джеке и о том, как сильно желаю его. Конечно, я пришла сюда, потому что хочу доказать: я могу быть той, которая нужна ему и Уильяму. Но разве это единственная причина? Я вспоминаю Уильяма, его узкое личико, серьезный взгляд, синие глаза. Вижу, как он скользит по льду на катке — дрожащие ножки гнутся под тяжестью тела, на лице выражение решимости. Он стремится вперед, невзирая на страх.
— Эмилия, быть мачехой очень трудно. Нет ничего ненормального в том, чтобы обижаться на пасынка, даже сердиться. Периодическое чувство неприязни — это тоже нормально. Иммунитета к подобным вещам не бывает, и вашему мужу не следует требовать этого от вас. Вы не можете контролировать чувства — свои и чужие. Единственное, чем можно управлять — своим поведением, откликами на неизбежный стресс. Если вы того хотите.
— Да. Хочу. Я просто…
— Что?
— Я просто не знаю, как Уильям… — Я снова утыкаюсь подбородком в шарф, прячась от лохматого психолога.
Доктор Оллертон вздыхает.
— Вы хотите знать, как Уильям к вам относится? Вы за этим сюда пришли?
— Нет. Конечно, нет. То есть… он говорит обо мне?
— А как, по-вашему, он к вам относится?
Я вспоминаю, как рисковал Уильям, когда выступил в мою защиту перед Каролиной, какой подарок он мне сделал. Я буквально вижу, как он стоит перед матерью, с потрепанной книжкой «Лила-крокодила» в одной руке и игрушечным динозавром — в другой.
— Не знаю, — лгу я.
В пятницу я бреду по Кэнал-стрит, пытаясь решить, съесть ли на полдник кучифрито или мофонго — я равнодушна к тому и другому, но оба блюда кажутся по-своему заманчивыми. У меня звонит мобильник. Я так счастлива, увидев на экране номер Джека, что выскакиваю из крошечного доминиканского ресторанчика, так ничего и не заказав.
— Джек!
— Мне нужна твоя помощь.
Джек сидит в лимузине и описывает круги вокруг здания федерального суда. Уильям с ним и закатывает первоклассную истерику. По неведомой причине — видимо, полагая, что эта просьба гарантированно пустит все под откос, — Уильям желает видеть меня. Благослови Господь этого мальчика.
Сегодня свадьба Каролины, и Уильям расстроен. Он дал выход своему горю с утра: закатил скандал по пути в сад, потом укусил одного из детей и попытался выбросить из окна стул (абсолютно бессмысленное деяние, поскольку на окне была сетка, но главное — намерение, а не результат, куда менее утешительный, чем ему бы хотелось). После школы он ударил Соню так сильно, что даже лишил ее самообладания. Честно говоря, это крайне меня изумляет.