– Я уверен, они будут рады, если ты их проинструктируешь.
– Вот и я так считаю! Подожди, ты сейчас серьезно или это был сарказм?
Карета остановилась. Один из слуг дома Буланже тут же открыл дверь, чтобы они могли быстро добежать под дождем ко входу. Оказавшись наконец внутри особняка, они быстро сняли мокрые плащи и пальто, чтобы согреться.
– Так значит… – начал Кайден, – сначала ты отправишься в дом к мисс Хоуп Мод?
– Да, я же только что тебе это сказала! Ты вообще слушал меня?
– Я только хотел удостовериться, – произнес он спокойным тоном. – Раз так, завтра я отправлю тебе мой экипаж, чтобы ты могла поехать в нем.
Эвелин, возившаяся в эту минуту со своими каблуками, пытаясь их уменьшить, замерла. Это было лишь мгновение, спустя которое она радостно подпрыгнула в воздух.
– Шутишь?! Ты одолжишь мне «гончую»?
– Прекрати ее так называть… – сказал он, утвердительно кивая головой. – Но да, речь именно о ней.
– О, кузенушка, спасибо! – Эвелин обхватила его руками за пояс, отстранившись буквально через секунду. – Подожди-ка, с чего это вдруг ты такой любезный? Что ты замыслил?
– Я лишь делаю то, о чем ты меня просила: пытаюсь быть более приятным и обходительным.
– Если честно, я сказала это тебе не подумав… В твоем случае не думаю, что это вообще возможно.
– Очень остроумно. – Он нахмурил брови. – А разве ты не хочешь, чтобы я таким был? Мне казалось, тебе понравились эти дамы.
– Да, но…
– Какие еще дамы?
Брат с сестрой обернулись, встретившись взглядом с Домиником Буланже. Стоя в центре зала, хозяин дома наблюдал за ними с легкой улыбкой отеческой гордости. Он, как обычно, был одет в халат и шелковую пижаму и держал в левой руке зажженную трубку.
– Папа́, ты не представляешь, какая у меня была ночь! – Эвелин бросилась целовать отца. – Я познакомилась с двумя очаровательными, высокородными молодыми леди!
– Очаровательные аристократки… – Кайден фыркнул. – Два абсолютно несовместимых понятия. Сомневаюсь, что это правда.
– Ой, умолкни, они были искренне добры! Вот только что им может быть нужно от такой, как я?
– Деньги? – мгновенно ответил он.
– Ну, если так, то это не имеет значения. – Мистер Буланже улыбнулся. – Их у нас предостаточно.
– Верно говоришь, папа́! Кроме того, я не понимаю, что так шокирует Кайдена. Чем он рассчитывает привлечь кого-то, если только не своими деньгами… – насмешливо сказала Эвелин. – Но сегодня я его прощаю. Он одолжил мне на завтра свою новейшую модель экипажа!
Доминик Буланже бросил вопросительный взгляд на племянника, который тут же смущенно отвел глаза.
– Это правда? – недоверчиво спросил он. – Так может, ты сам желаешь завязать знакомство с этими молодыми аристократками?
– Я? Отнюдь нет.
На этот раз Эвелин разглядывала его с лукавым любопытством.
– Так вот оно что?! Ах ты негодяй! Раз так, скажи, кто тебе нравится? Алиса? Или Хоуп?
Кайден мгновенно надел маску безразличия. Это напускное равнодушие (столь знакомое всем присутствующим за годы, проведенные вместе) выдавало неискренность его слов.
– Ни одна из них меня не интересует.
Доминик улыбнулся вместе с дочерью – у обоих было одинаково озорное выражение лица.
– Дорогой племянник, до сих пор я никогда не считал тебя лжецом.
– Я не…
– Надеюсь, это Хоуп! – пропела Эвелин. – Она идеально ему подходит!
– Какое красивое имя, – поддержал ее отец. – А скажи мне, дитя мое, почему она идеально подходит нашему ледяному человеку?
– Она очень красивая и милая, она бы немного смягчила его характер! – Кайден нахмурился, собираясь что-то ответить, но Эвелин продолжала: – А если это Алиса, то она даже не взглянет в его сторону! – Она понизила голос, обращаясь только к отцу. – Вообще-то, эта леди ни на кого не смотрит. Я ее обожаю!
В разгар веселого разговора отец и дочь ушли, взявшись под руки. Кайден с раздражением вздохнул и пошел следом.
Ему не обязательно было стоять здесь и терпеть их насмешки. У него был собственный дом на Белгрейв-сквер. Он был более современным и удобным, чем у семьи Буланже, но в нем было слишком тихо. Это было его убежище, когда он хотел сбежать от всех, насладиться одиночеством и спокойно поработать. Однако чаще он жаждал чего-то, что нарушило бы удушающее спокойствие, разрушило бы ощущение его отрешенности от окружающего мира.
И он не мог не думать о человеке, который в тот вечер, сидя в другом конце бального зала, казалось, искал то же самое.