Она забавлялась тем, что обводила пальцем корешки книг, гладила тяжелые занавески или тонкие фарфоровые статуэтки, а иногда, когда мать не смотрела, выделывала танцевальные па. Беатрис Мод, леди Лоури, решила сесть в одно из потертых кресел и заняться шитьем – не декоративными работами, увлекающими дам ее положения, а починкой одежды, которая, судя по размеру, принадлежала младшему брату Хоуп, Генри. Леди выглядела расстроенной и время от времени предостерегающе поглядывала на дочь.
Пределом для жены виконта стала нескладная песенка Хоуп, которую та мурлыкала себе под нос:
– Хоуп Клементина Беатрис Мод, сядь ты наконец спокойно! Ты уже не ребенок!
– Мама, так вразумите, ребенок я или нет? – спросила Хоуп, хлопнув в ладоши. – Получается, как вы говорите, я уже не ребенок, чтобы танцевать и рисовать что мне вздумается, но и не взрослая, чтобы выходить в свет, заводить дружбу и… – Хоуп запнулась, почувствовав, как у нее краснеют щеки, – влюбляться.
– Влюбляться? – рассмеялась Виконтесса, не отрывая глаз, изумрудно-зеленый цвет которых передался дочери, от иголки с ниткой. – Если ты столь наивна, то, боюсь, ты и правда еще неразумное дитя.
– Что вы хотите этим сказать?
– А что, по-твоему, ищут мужчины, милая Хоуп? – Иголка исчезла из вида, утонув в ткани. – Хотя неважно, что ты ответишь: в тебе не имеется ничего из этого.
Хоуп притихла. Она разгладила ткань старого кремового платья и посмотрела на свои руки. Ногти на правой руке были обкусаны, а на левой – той, которой она тайком рисовала всевозможных сказочных существ, – остались следы угольного карандаша.
Она знала, что не отличается особой красотой, потому что сравнивала себя с дамами из журналов, которые оставляла ей кузина, и часто присматривалась к Аннабель, самой многообещающей красавице в семье. Хоуп блекла в сравнении с ней. Ее волосы были не светлыми и ухоженными, а каштановыми и слегка вьющимися. Ее фигура еще не приобрела женственные черты, а нос был несколько широковат и покрыт рыжими веснушками. Больше всего ей нравились ее зеленые глаза, но и они были вечным напоминанием о матери, так что даже эта особенность вызывала у нее некоторую неприязнь.
Леди Лоури была права: она не так прекрасна. И все же она верила, что ее энтузиазм и жизнелюбие привлекут какого-нибудь хорошего человека и он захочет забрать ее из этого дома. Он купит ей красивые платья для танцев, и в его поместье будет наполненная светом комната, где она сможет спокойно рисовать в окружении детей. Она обязательно будет их баловать, пусть, может, и не роскошью и богатством, но любовью. Это было то единственное, что могли позволить себе ее родные, но они лишили ее и любви.
– Неужели во мне нет никакой ценности? – отважилась ответить Хоуп, но уже без прежнего возмущения, а скорее, смиренно.
Ее мать, казалось, на мгновение задумалась над этим вопросом – этого было достаточно для того, чтобы вселить надежду в Хоуп, а затем полностью ее уничтожить.
– Пожалуй, сила титула и связей твоего отца, – заключила наконец Леди Лоури. – Конечно, только при условии, что он и их не проиграет.
Хоуп уже собиралась ответить, когда из дверного проема послышался грохот. Виконтесса быстро повернулась и отложила работу в сторону. Затем она встала и подняла руку в ее сторону.
– Останься здесь, Хоуп. Глэдис! Глэдис, что это было? Генри в порядке?
На несколько секунд воцарилась тишина, затем грохот повторился, и в коридоре послышалась тяжелая поступь. Раздался возглас удивления, перешедший в крик боли. Это была Глэдис, их старая горничная, давно ставшая членом семьи и второй матерью для Хоуп. Девочка подавила вопль, отражающий голос экономки, прежде чем дверь гостиной распахнулась.
В комнату вошли трое мужчин. Хоуп никогда раньше не видела никого подобного – не из-за одежды, грубой и темной, но довольно простой, а из-за их невероятного роста и агрессии, которая словно пар исходила от огромных тел. У всех на поясах висели дубинки и современные пистолеты. В два шага они оказались перед леди Лоури, которая застыла как парализованная.
– А где же ваш дорогой муженек? Он дома? Пришло время ему ответить по счетам.
У говорящего был сильный, немного невнятный акцент, а голос очень хриплый, но Хоуп все прекрасно понимала, как и ее мать. Беатрис открыла было рот, чтобы ответить, но через секунду закрыла. Ее губы, сухие и сжатые, вибрировали в беззвучном крике, пытаясь подобрать ответ, соответствующий такой грубости. Три вооруженных незнакомца в гостиной виконтессы Лоури; это было настолько немыслимо, что леди потеряла всякий дар речи. Казалось, она больше не может держать себя в руках, словно ей снится кошмар. Это стало еще более очевидным, когда один из мужчин сделал шаг ближе, и она пошатнулась в сторону, едва не упав на стул.