–Ну, ну. Я не против. Только как же быть с приказаниями Геннадия Валентиновича?
–Скажете ему, что всё в порядке. Михаил Андреевич, мол, переведён в привилегированную камеру.
–Но, я не привык. Я не могу…
–Афанасий Афанасьевич, я вполне здоров, и Вы не можете, не имеете законного права держать меня в своём богоугодном заведении.
Доктор криво усмехнулся на слова Михаила и покорно согласился.
–Как прикажете, Михаил Андреевич.
–Я не приказываю Вам, доктор. Это Ваше решение. Понятно?
–Разумеется. Так оно и есть.
Миша незаметно, но довольно уверенно, без всяких расписанных в тетради планов, приступил к осуществлению, переделке сознания «вверенного ему объекта».
Через некоторое время в палате появился конвоир и, непривычно заискивающе, обратился к Михаилу:
–Мне… Вас… Перейдёмте в камеру № 18.
Михаил улыбнулся и с некоторой долей сарказма, ответил:
–Как Вам угодно, командир. Я к Вашим услугам. Вещички мои подберите. Осторожненько.
–Будет сделано, – моментально, с радостью, произнёс конвоир и бросился собирать из тумбочки нехитрые пожитки Михаила.
Сапушкин, глядя на этого мельтешащего перед глазами конвоира, грустно подумал:
«Переделать таких пресмыкающихся будет непросто. У них в крови, в каждой клеточке организма уже укоренилась привычка кому-нибудь угождать, под кого-то подстраиваться, начальство ублажать. Ну, что ж, чем труднее жить, тем больше интереса и азарта» – подбодрил сам себя Михаил.
Спустя несколько минут, он уже был в общей камере № 18, где ранее провёл некоторое время.
–Здравствуйте, корешки, – весело поздоровался Михаил с постояльцами этого вонючего жилища, значительно отличающегося даже от той непривилегированной больничной палаты, откуда он прибыл.
Все восемь человек, с недоумением и опаской, глядя на известного им пахана, молча, чего-то ожидали. Они не понимали и не догадывались, почему и для чего снова привели сюда этого могучего их бывшего соседа.
–Привет, здорово, – послышалось несколько несмелых ответов.
–Тебя, что, снова на юрцы?– раздался из дальнего угла голос Хряща, бывшего соперника Митяя.
–Лепила его подремонтировал, – осмелев, наконец, после неожиданного появления Миши, произнёс Южак, – можно теперь бекасов покормить. Он любят свежатинку.
Михаил ничего не ответил на язвительные слова старшего из всех присутствующих и только подумал:
«Этого надо в первую очередь амнистировать. И Хряща тоже – а то совсем загнётся здесь».
–Что новенького у вас, корешки? – как можно, более приветливо и панибратски решил налаживать контакт Михаил.
–У нас каждый день что-нибудь новое, – опять за всех ответил Южак, – то баланда, то кандей. Иногда бердач и баш. Веселуха.
Михаил понимал камерный сленг, но после нескольких недель жизни в лазарете, а также общения с Анастасом и его друзьями, эти слова резали слух.
–Все на месте? В том же составе?– снова спросил Михаил.
–Шонька один амнистирован, – сообщил немного осмелевший Хрящ.
–Кто такой?
–Митяй отвалился.
Митяй попал под амнистию не без помощи Михаила, но он сделал вид, что это сообщение было для него новостью.
–Неплохо, – ответил он Хрящу, – я думаю, что и нам скоро буде послабление. Надеюсь на это.
Михаил, ведя этот непринуждённый разговор, приблизился к своему бывшему топчану, где до сего момента лежал Дуда. Тот быстро, без слов, вскочил, собрал свои шмотки и перебрался на верхнее место.
«Этого, как и Хряща, тоже надо побыстрее избавить от соседства с прожжёнными корешами, – думал, между тем, о своём деле Сапушкин, да и Южаку здесь уже давно делать нечего. Хватит с него, покоптил за свою жизнь тюремные стены. Но, поработать с ним придётся немало».
–Да, поскорее бы, надоело баланду хлебать, – тоскливо, глядя на Михаила, процедил сквозь зубы Хрящ.
Миша, стряхнув крошки с топчана, улёгся на него и, неожиданно для сокамерников, закрыл глаза и замолчал.
Он мысленно стал обращаться одновременно ко всем, находящимся в камере «сотоварищам».
«Все, кто рядом со мной, слышат меня и понимают всё то, что я говорю. Вы устали от прошлой воровской и бандитской жизни. Вы тоже люди и хотите достойно влиться в общество, которое честно работает и зарабатывает на хлеб честным трудом. Воровать – это плохо, грабить – недостойно, убивать – преступно. Вы не будете больше нарушать законы общества, вы ждёте помилования, прощения за свои прошлые преступления.
Михаил лежал и, раз за разом, посылал сигналы присутствующим. От напряжения и сосредоточенности на лбу у него выступил пот. Посылать свои обращения к одному человеку легко, а воздействовать на мозги сразу многим людям – требуется значительное усилие.