– Я также не вижу, – отозвался Ивор с коротким смешком. – Думаю, что не поздоровится всякому, кто вздумал бы остановить меня!
– Тсс, осторожность и хладнокровие прежде всего! Не забывайте, вы готовитесь к дипломатической карьере. Если вы утратите пакет, который я вам сейчас передам, то, предсказываю, через двадцать четыре часа мир навсегда освободится от Максины де Рензи. Обстоятельства, сложившиеся в связи с этим делом, необычайны и касаются непосредственно ее жениха – виконта Рауля дю Лорье…
– Рауль дю Лорье! – воскликнул Ивор. – Так это с ним она обручена?
– Да. Вы его знаете?
– Лично нет, но у меня есть друзья, которые его знают и рассказывали мне о нем.
– Так вот. Он служит во французском министерстве иностранных дел, хотя, кажется, больше времени проводит на охоте или в литературных занятиях: пишет какие-то пьесы, в которых главная роль предназначена для мадемуазель де Рензи. Пьесы эти пока не приносят плодов, но, думаю, когда-нибудь принесут, потому что он довольно талантливый юноша… талантливый во всем, кроме дипломатической карьеры, которую выбрал для него отец. Говорят, он хороший спортсмен и необычайно красивый малый. Мадемуазель Максина имела достаточно причин влюбиться в него без ума. Она готова шагнуть за этого парня в огонь и сгореть с улыбкой Жанны д'Арк на лице.
…Это было не особенно приятно слышать Ивору, если он действительно неравнодушен к Максине, но я должна была признать, что он равнодушен: эти слова ничуть не обеспокоили его. Напротив, он повеселел.
– Я вижу, служба дю Лорье в министерстве иностранных дел Франции могла поставить мисс де Рензи в неловкое положение, если… если она слишком усердно помогала Англии, – сказал он.
– Именно. И в связи с этим есть одна история – громкая и даже романтическая, достаточно сложная, чтобы послужить сюжетом для повести. Когда вы встретите мадемуазель завтра после полудня, то, возможно, она доверится вам и в награду за вашу услугу посвятит вас в некоторые свои личные дела. Правда, они причудливо переплелись с серьезнейшими политическими и военными делами, но вы заслуживаете доверия. Можете сказать ей это от меня, если представится случай. От всего сердца надеюсь, что у вас все пройдет гладко; если же нет – «Сердечное соглашение между тремя государствами» взорвется, как бомба… Я, который взял на себя всю ответственность в данном деле, ясно понимаю, что Англия отвернется от меня в случае провала. Говоря фигурально, я буду ранен осколками этой бомбы, а прославленная артистка, звезда Парижа, будет удушена ее ядовитыми газами.
– Какая же судьба была бы уготована мне? – спросил Ивор.
– Вам пришлось бы носить траур по чужому несчастью. Ваша роль в этом деле будет такова, как если б вы несли бомбу, которая утратит разрушительную силу, когда пакет очутится в руках мадемуазель.
– Святые Небеса, я буду рад, когда она получит его! – сказал Ивор.
– Вы не можете быть более рады, чем она… или я. Вот, возьмите его! – отозвался министр. – Я рассматриваю это как большую удачу – найти такого связного и в таком доме, куда могу зайти с супругой, не вызывая ничьих подозрений, под единственным предлогом – съесть хороший ужин и посмотреть на красивейших женщин Лондона.
Я много дала бы, чтоб увидеть, что именно вручил он Ивору для передачи Максине, и была готова приподняться и взглянуть на них из-за подушек, но по их голосам заключила, что они стоят очень близко от меня, и не стала рисковать. Министр иностранных дел – довольно нервный мужчина, а моего присутствия он вообще не переносит. И если б к тому же он узнал, что я подслушивала его секреты, то, думаю, удушить меня счел бы таким же законным поступком, как утопить уродливого котенка.
Впрочем, последующие слова Ивора дали мне некоторое понятие о том, что я хотела знать:
– Его важность, как видно, заключается не в размерах, – сказал он беспечно. – Я свободно могу унести этот футляр во внутреннем кармане!
– Пожалуйста, положите его туда сейчас же и охраняйте так, как охраняли бы жизнь и честь женщины, – сказал министр торжественно. – А теперь я должен идти. Нас не должны видеть вместе; кто знает, может быть, в этой пестрой толпе гостей находятся нежелательные для нас лица. Я выйду в одну дверь, а вы, подождав несколько минут, можете выйти в другую.
Минуту спустя в комнате настала тишина, и я поняла: Ивор один.
Что, если б я вдруг заговорила и напугала его? Все, что есть во мне бесовского, загорелось желанием посмотреть, каким будет при этом его лицо. Но ставка на карту была слишком велика. Помимо того, что мне отнюдь не хотелось, чтобы он стал презирать меня за подслушивание, в моей голове уже созрела блестящая идея; я построила план, который мог принести мне немалую выгоду из всего подслушанного…
Глава 3. Лиза затевает интригу
Когда Ивор благополучно вышел из кабинета, моей первой мыслью было выбраться из-за подушек и подняться к себе наверх. Но едва только я приняла сидячее положение – измятая и жалкая, с затекшими левой рукой и ногой, как в кабинет вошел сам лорд Маунтстюарт собственной персоной, и я еле успела нырнуть обратно.
Он притащил с собой своего старого приятеля, как и он влюбленного в редкие книги и гравюры, и принялся показывать ему свои сокровища. И так как оба увлеклись этим занятием, то заставили меня проваляться там еще около часа, пока они приносили из библиотеки груды старинных фолиантов, которым давно бы следовало рассыпаться в прах, раскладывали их на столе и погружали в них свои носы. Они бормотали названия книг, восхищаясь Кэкстоном или споря о ценности Мазаринской Библии; что же касается меня, я с радостью сожгла бы всю библиотеку со всеми ее редкими изданиями!
Наконец, лорд Маунтстюарт вспомнил, что бал все еще продолжается и что он – хозяин дома. Поэтому он вместе с другим старым бездельником заспешил прочь, оставив комнату пустой, а дверь широко открытой. Но таково уж мое «счастье», что парочка флиртующих идиотов, для которых ни оранжерея, ни наша «приемная», ни вестибюль не показались достаточно уединенным местом, усмотрела эту открытую дверь прежде чем я пересилила свою судорогу и выбралась из-за софы. Полумрак кабинета соблазнил их, и после минутного колебания девушка позволила увлечь себя в эту комнату.
В довершение несчастья они избрали для себя мою софу, на которой и уселись рядышком. А я должна была лежать возле них, втиснутая между стеной и подушкой, в то время как мурашки кололи булавками мое сведенное судорогой тело, и слушать, как какой-то молодой болван, которого я не знаю, сделал предложение и получил согласие дуры, которую я наверняка никогда не увижу.
Они продолжали сидеть, воркуя и любезничая друг с другом, пока вдали не «послышались голоса» (так они выразились про начавшийся любительский концерт), после чего они вскочили и поспешили прочь.
К этому времени я была уже более мертва, чем жива, однако у меня хватило сил, чтобы выползти из моей тюрьмы и пробраться наверх к себе в комнату через заднюю лестницу, отведенную для прислуги.
Было уже поздно, и народ расходился, даже молодежь, которая так любит потанцевать. Поэтому я как можно быстрее скинула с себя бальное платье и надела капот; затем распустила волосы – свою единственную красу, и они заструились по моим плечам, так что никто не мог бы догадаться, что одно плечо выше другого. Я сделала это не для того, чтобы получше выглядеть в присутствии Ди, не казаться рядом с ней некрасивой; нет, просто мне было нужно, чтобы она, зайдя в мою комнату, подумала, что я нахожусь здесь уже давно.