Послесловие
Если вы хотите спокойно покончить с собой — никогда не делайте этого в Тель-Авиве. Выберите какой-нибудь другой город, а лучше всего — другую страну. Евреи слишком любопытный народ, чтобы дать кому-нибудь умереть в одиночестве.
Не успела Сёмина голова склониться на грудь, как старичок, выгуливающий спозаранку свою собачку, заподозрил неладное.
Якобы влекомый собакой, он несколько минут описывал вокруг скамейки сужающиеся круги, пока не приблизился вплотную.
— Молодой человек, вам нехорошо? — спросил старичок, слегка встряхивая Сёму.
Сёма не ответил. Старичок повторил вопрос. Вновь не получив ответа, он с ловкостью старого сердечника прощупал пульс и побежал к телефонной будке.
Из больницы Сёма вышел совсем седым. Где витала его душа, к каким тайнам успела прикоснуться, в какие бездны заглянуть — никто не знает. Он развелся с Сагит, порвал старые связи и, неожиданно для всех, переехал жить в ешиву.
— Ход конем, — рассудили многоопытные родственники. — Лучше таскать груз заповедей, чем поддон с кирпичами. Идиёт, идиёт, а свою пользу знает!
— Еще один паразит, — постановил Лазарь. — Впрочем, он всегда норовил на дармовщинку.
— Самые злые критики выходят из неудавшихся писателей, — решила журналистская компания Вики. — Вот выучится Сёма на раввина и будет нас, многогрешных, учить уму-разуму. Со всей беспощадностью неофита.
Мама несколько дней плакала и рылась в семейном альбоме. Отыскав пожелтевшую фотографию сурового старика в высокой черной ермолке, она успокоилась.
— Сёмин прадедушка был старостой синагоги, — сказала она папе. — Может, это у него фамильное…
И лишь Овадия, узнав о безрассудном поступке бывшего зятя, уважительно покачал головой.
Учение у Сёмы не пошло. На уроках он моментально засыпал, а разобрать лист Талмуда было для него непосильной задачей.
Через полгода он сдался и устроился на работу в той же ешиве.
Сёма моет полы, чистит кастрюли, сдает в стирку белье. От брачных предложений он отказывается наотрез; женщины его больше не интересуют. Живет он в маленькой комнатке подвального типа на первом этаже ешивы. Все заработанные деньги Сёма тратит на ешиботников, покупает им лакомства, чтобы лучше учились, новые галстуки, носовые платки. Он по-прежнему посещает уроки и по-прежнему засыпает после второй фразы преподавателя.
На вопросы любопытных Сёма отвечает:
— Душа… душа слышит…
Ешиботники за глаза называют его праведником и перед экзаменами приходят просить благословения.
— Какое еще благословение, — ворчит Сёма, — учиться нужно как следует…
Прошлое словно стерлось из его памяти. Иногда ему кажется, будто он родился и вырос здесь, в цокольном этаже ешивы. Плавное течение дней перемежают спокойные ночи; большой мир, наполненный опасностями и соблазнами, бушует снаружи, не в силах прорвать старые, толстые стены. Во сне Сёму навещают давно умершие раввины в шелковых сюртуках и шапках из лисьего меха. Они присаживаются на краешек кровати и, раскачиваясь, толкуют о заповеди «Не убий».
Перед самым рассветом Сёма просыпается и долго лежит с открытыми глазами, прислушиваясь к стуку собственного сердца.
Страшная гостья больше не приходит, он наконец обрел то, что безуспешно искал под хупой и в объятиях Виктории.
И лишь когда зимние тучи закрывают небо над Бней-Браком, а в его каморке становится темно, как в подвале, Сёма подходит к клетке с попугаем и перебирает прутья холодными пальцами.
Прутья звенят, словно голосок Лукреции. Попугай высовывает голову из-под крыла и кричит, подражая бывшей хозяйке:
— Ради всего святого, Соломон!
— Ради всего святого, — отвечает Сёма и горько, горько плачет.
Мэтр и Большая Берта фуга в ми мажоре
…и шестикрылый серафим на перепутье мне явился…
А. С. Пушкин
«Религиозная. Совсем девчонка. Длинная синяя юбка из блестящего, льющегося материала, белая блузка с рукавами до запястий. Ворот застегнут по самое горло на ровные, глянцевые пуговички в три ряда.
Глаза — огромные, миндалевидные, брови как мохнатые шнурочки, припухлые губы без тени помады, ей бы еще шоколадки грызть или что они тут грызут, ан нет, уже выгнуты в преддверии поцелуев.