На столе у чиновника посольства лежали газеты. Все газеты от официальной "Таймс" до бульварной "Ньюс оф зэ Уорлд". И на первых страницах везде было его лицо.
Советский профессор выбирает свободу!
Педагог русского балета остается на Западе!
Русский балетмейстер убегает от КГБ!
В кабинете их было трое. И все они задавали свои вопросы.
Ну? Вы знали о его намерениях?
Вы тоже собирались сбежать?
Говори, сука?
Ты сосала у него?
Как часто вы встречались у него на квартире?
Он давал вам читать книги Солженицына?
Вы обсуждали с ним политические события?
В каких позах он тебя имел?
Сколько раз за свидание он тебя трахал?
Ты знала, что он гомосексуалист?
В Ленинград она вернулась в сопровождении одного из чиновников. Девочки в гостинице, когда она собирала вещи, смотрели на нее, как на зачумленную. С ней никто даже не попрощался. Потом все было как во сне. Допросы на Литейном, комсомольское собрание в Вагановском, ректорат, отчисление…
И вот она в простом плацкартном вагоне. И вот она едет домой. А зачем? Зачем ей домой?
Николай Александрович никогда ни на жену, ни на дочек руки не подымал. Ни Настюшке, ни тем более Аннушке от папы даже легкого шлепка по попке не довелось получить. Хотя бывали моменты, когда и у него кровь горела гневом, да и у девчонок шалости выходили за рамки дозволенного.
Настюху встретила мать. Приехала на вокзал на отцовском УАЗике. А то бы им всех сумок было бы и не дотащить. Кое-что успела за три то недели в Лондоне накупить.
И папе, и маме, и сестренке.
В машине о главном говорить не стали – шофера Алешу постеснялись. Но дома, едва Настюха переоделась и спустилась в гостиную, мать все выложила.
Отца, говорят, в обком вызывали из-за тебя.
И что?
Отец два дня потом со мной не разговаривал, я уже бояться начала, что дело совсем плохо. Он же как до этой должности добирался? Пузом, брюхом по Тайге! А тут дочь такого накуролесила.
И что я накуролесила?
А ты не знаешь?
Я что в Англии осталась, я что Родине изменила?
Отцу все рассказали… Да ты и сама знаешь, радио наше сарафанное – Эля твоя сокурсница – Васильева, дочка зампреда… Все рассказала, весь поселок обсуждает, какая такая наша Настюша.
И какая я?
Сама знаешь, на букву бэ.
Это они, мама, от зависти… ….
Мам, а Аннушка где?
На летнем этаже.
Там же холодно!
Отец туда отопление провел, она там сутками так и сидит со своими книжками. ….
Гена твой приезжал. Очень нам всем понравился.
Он не мой.
А как же он тебе машину то подарил?
Ну вот такой вот он…
Чудак?
Вроде того…
А Аннушка говорит, что он хороший.
А она почем знает?
Она его чувствует.
Ужинать сели вчетвером, как в старые добрые времена. Отец ее даже поцеловал.
Болтали о разном. Аннушка живо интересовалась ночным Лондоном, всем тем, чего не показывают по телевизору – была ли Настюха на стриптизе, видела ли настоящих проституток? Отец даже шикнул на нее…
А после ужина Николай Александрович пригласил Настю для разговора к себе в кабинет.
Отец закурил и сперва долго молчал. Потом сказал, как всегда, как решенное окончательно и более не подлежащее обсуждению, Тебе здесь не следует оставаться. Погости дома недельку, а там устраивайся на работу. Но не в поселке. Не хочу, что бы наше имя трепали по-напрасну. Поезжай в Тынду. Я узнавал – там есть детская школа хореографии – тебя с тремя курсами училища – возьмут преподавателем без разговоров! Устроишься, семью заведешь. В конце-концов у тебя ведь там друг – Гена… Замуж выйдешь – можешь возвращаться домой… а пока…
А пока – я опозоренная.
Да не просто, доча… Не просто… Тут КГБ вокруг роет – нет ли измены! А я человек видный. Нельзя мне…
В конце марта Гена получил от Донскевичей сразу два письма. Одно от Аннушки, другое от Насти. Гена долго не вскрывал их и таская их во внутреннем кармане полушубка все размышлял: чье письмо его волнует больше? Аннушкино? Или от Насти?
И все более склонялся к тому, что письмо от Аннушки ему хочется прочитать гораздо сильней.
Четвертая глава.
Весна пришла в Тынду поздно. Лишь в конце апреля этот уже казалось, вечный снежный плен дал слабину, и под окнами музыкально-хореографической школы с ее южной стороны обнажились бурые островки газона, шесть месяцев до этого покоившегося под двухметровым сибирским сугробом. Настя на переменках выходила на улицу, едва накинув на плечи пальто, прислонялась спиной к нагретой весенними лучами бревенчатой стене и зажмурясь, подставляла солнышку свое усталое лицо.
Эй. Настюха, поедем прокатимся! – притормозив возле школьного крыльца и по пояс высунувшись из кабины, орал Вадик Кудряшов – шофер заместителя председателя исполкома товарища Байбузенко. Того самого, что когда то работал с отцом в строительном тресте. Теперь Байбузенко помог ей устроиться в школу преподавателем хореографии, похлопотал насчет общежития, и так хорошо похлопотал, что при всем тотальном кризисе жилья – ей Настюхе дали отдельную комнату в четырехэтажном кирпичном общежитии молодых специалистов… Другая бы может и радовалась!