Коровин дал ему десятку и беззлобно выругался, – ведь мог бы сказать, что это рядом, скотина!
Райкин оказался бывшим московским ментом – работал на Петровке 38, ловил всякую шпану, но отчаявшись получить подполковника по причине "пятого пункта", в начале горбачевской перестройки, когда лимиты на эмиграцию были похерены, первыми же пароходом, самолетом и оленями, "которые заведомо – лучше", уехал в Америку.
Райкин выслушал Алексея, все внимательно с его слов записал, взял фотографии Кирилла, которые Коровин привез с собой и принимая аванс сказал, – - Я не советую вам самостоятельно искать парня, – сказал Райкин, – всякое может быть, в любую неприятность вы можете влипнуть вслед за вашим Кириллом, так что лучше доверьтесь мне и наберитесь терпения. ….
Иван Максимович Сайнов попал в контрразведку Степного фронта к майору со смешной фамилией Гарный.
Так бы в ином другом случае она и не была бы такою смешной, эта фамилия, кабы не обладал ее носитель совершенно карикатурной внешностью.
Гарный, которого сослуживцы за глаза звали либо "Угарный", либо "наш гарный хлопец", имел росту ровно сто пятьдесят пять сантиметров. Но при этом был большеголов, длиннонос и кадыкаст. А еще и обладал громогласным, как он сам говорил – "командным" голосом, с которым можно было бы руководить и танковой дивизией с заведенными моторами…
Уже третий допрос Иван Максимович умилялся удивительным сапогам своего следователя.
Да, сапоги у майора Гарного были что надо!
На высоких каблуках, что делали его майора выше на целых шесть с половиною сантиметров. Да со специальными ремешечками на щиколотках, да с пряжечками.
– Ну что? Будем и дальше фуфло гнать? – тихо спросил Гарный, едва конвоир завел Сайнова в кабинет.
У Гарного была отвратительная манера – становиться за спиной и стоять… Стоять над душой, то шипя в самое ухо, то гаркая чуть ли не в затылок допрашиваемому, – ну что? Не надоело фуфло гнать?
Историю про то, как Иван Максимович год готовился к побегу и как, наконец, осуществил задуманное, угнав у немцев "юнкерс", Гарный сразу отнес к категории "фуфла"…
– Это все туфта, это фуфло все что ты мне тут понаписал, – с какой то веселой злобной остервенелостью покрикивал Гарный при этом перед самым носом Ивана Максимовича размахивая листочками протокола, – нам все известно, наши люди ОТТУДА давно дали нам информацию о том, как тебя готовили к забросу…
При слове ОТТУДА, Гарный многозначительно мотнул головой в ту сторону, где по его предположению находилась линия фронта и тот аэродром, откуда Иван Максимович угнал "юнкерс" оберлейтенанта Зингеля.
– Кончай Ваньку валять, говори, кто твой немецкий начальник? Имя! Имя назови, скотина, пока я тебе яйца дверьми не начал щемить, а не то начну, то ты уж точно сразу все скажешь, а яиц то больше уж у тебя не будет – расплющу, сука!
– Запугивает, – думал про себя Иван Максимович.
Он знал, он хорошо усвоил лекции их полкового особиста Георгия Петровича.
В сорок первом они вместе попали в плен.
Георгий Петрович едва тогда только успел переодеться в гимнастерку с петлицами воен-техника второго ранга. И немцам сказал, что документы его сгорели при бомбежке аэродрома.
А Иван Максимович, в общем то спас тогда Петровича, подтвердив гестаповскому офицеру, что знает воен-техника Бирюкова, что тот действительно служил в их сто тридцать шестом бомбардировочном авиаполку старшим техником по ремонту…
Потом, в лагере они держались друг за друга, и во многом, именно благодаря опыту Петровича, его умению "поставить" себя в экстремальной ситуации, ситуации плена и лагеря, им обоим удалось выжить в первые три месяца голодного ада, когда немцы ставили над всеми ними свой страшный выморочный эксперимент.
Почти пол миллиона пленных русских, что немцы взяли под Киевом, разбили на несколько сотен гуртов… Именно гуртов, где люди были словно бараны… Немцы решили проблему пленных с неизбывной рациональностью. Под открытым небом гурты эти, в которых первые недели плена было аж по пять тысяч человек, просто обносились колючей проволокой… По периметру ставились вышки с пулеметами… И все!
И никакой еды, никакой воды, и никакой медицинской помощи… И уже через пять-шесть недель в таких гуртах оставалось всего по тысяче, а то и по шестьсот человек.
Многому научил тогда Петрович Ивана Максимовича.
Научил есть дождевых червей.
Накопал десяток в киевском черноземе, съел… Противно… Но жив. Но жив… А рядом от голода, от кровавой дизентерии, мерли и мерли товарищи.
Вообще, первыми не выдерживали городские, вроде Ивана Максимовича.
Деревенские, простые деревенские мужички, те как то еще приспосабливались. Да еще те, кто элементарно посильней, кто может отнять у слабого, кто может оттолкнуть от кормушки, когда раз в два дня обер-ефрейтор Гюнтер бросает им, словно свиньям помои с немецкой полевой кухни.
Вот тогда длинными ночами Петрович и принялся посвящать Ивана Максимовича в тайны оперативной и следственной работы…
Авось и пригодится!
Петрович верил, что немцы рано или поздно начнут сортировать человеческий материал, и начнут их всех допрашивать, или если не всех, то командиров и техников…
А не пригодится – в любом случае интересно!
Тогда и узнал Иван Максимович про методы допросов, про методы выуживания и выбивания сведений.
– Сперва тебя будут ласково склонять к добровольному признанию, – наставлял товарища Петрович, – следователь он тоже ведь силы экономит, ему ведь тоже не охота особенно долго возиться, поэтому сперва как бы "на дурака", тебе предлагают все чистосердечно рассказать, при этом твердо уверяя тебя, что им и так все известно… А не станешь рассказывать то, что они хотят услышать, тогда начнут запугивать. Запугивание, оно тоже по шкале трудозатрат следователя, менее трудоемко чем физическое выбивание сведений.
Тебя станут пугать физической болью. Покажут разные приспособления, инструменты…
Даже сыграют для тебя целый спектакль, если ты важная птица, устроят для тебя дикие крики из соседней комнаты, якобы там пытают, или когда тебя введут в комнату для допроса, начнут вытирать кровь с пола, якобы вытекшую из предыдущего подследственного… Будут запугивать, и это часто действует.
Потом обман… Будут обманывать, что им все известно, что твои товарищи дали на тебя показания… И что если ты сознаешься и тоже дашь показания на своих товарищей, то тебя не только отпустят, но и денег дадут и бабу тебе красивую дадут…
А еще могут запугивать судьбой родных и близких. Это особенно действенный способ давления на интеллигентиков…
– Ну что, Сайнов, зажать тебе яйца дверьми? А? – из-за спины, прямо в ухо крикнул майор Гарный.
– Не надо, – спокойно ответил Иван Максимович.
– Не надо? – изумился Гарный, – неужто думаешь, что они тебе еще пригодятся?
Иван Максимович не ответил.
Петрович учил его в лагере, что лучше на допросе вообще помалкивать, не давать нервному следователю повода цепляться к словам…
Эх, Петрович!
И не только пригодилась его наука.
Он же и выручил.
Петрович…
Петрович, которого он – Иван Максимович спас в сорок первом, которого не выдал гестаповцам в лагере. ….
На пятый день непрерывных допросов произошло – таки чудо!
Повели Ивана Максимовича из камеры в кабинет… Думал он про себя, что как раз сегодня приступит-таки майор Гарный к физическим методам давления…
А вышло все совсем иначе.
В комнате Иван увидал какие то новые лица. И среди прочих – он сидит! Петрович!
В погонах подполковника, с новеньким орденом Отечественной Войны на груди…
Петрович поднялся навстречу, раскрыл объятия…
– Как ты, Ваня?