Но это были не ИДЕАЛЬНЫЕ РОМАНЫ. Это были суррогаты – заменители таковых, однако коли есть заменители, значит есть и общественная потребность.
Шедевр нужен не только честолюбивому писателю. Шедевр нужен эстету – потребителю.
Я уже заметил в начале, что у литературы есть четыре предка: развлекатель, воспитатель, философ и художник. И каждый из предков рассчитывает на то, что ИДЕАЛЬНЫЙ РОМАН будет отвечать требованиям по корневым признакам. Можно запросто привести примеры произведений, близких к понятию ИДЕАЛЬНЫЙ с точки зрения отдельно выделенной функции. Однако, как не идеален с точки зрения сравнительной антропологии чемпион по поднятию тяжестей, так и не идеальны произведения, приблизившиеся к вершинам оценочных рамок по одной из четырех ипостасей. Роман Достоевского "Братья Карамазовы" читать практически невозможно, хотя во всем мире (кроме филфака ЛГУ) его почитают за топ оф зэ попс. Роман "Унесенные ветром" читается, словно песня о девушке Катюше, спетая после пары стаканов… Но после прочтения, в голове только звон, как в пустой жестянке.
Булгаков (пресловутый Михал Афанасьевич) стремился ли написать ИДЕАЛЬНЫЙ РОМАН?
Он думал об этом, так как герой у него был Мастер. Но если взять и выделить Внутренний роман о Понтии Пилате и вырвать его из контекста… Я делал в университете такой эксперимент: мы с однокурсниками выдрали "внутренний роман", сброшюровали, и давали читать товарищам, не знакомым с текстом Мастера и Маргариты. Эффект был удручающе впечатляющим: ни один из сорока испытуемых – в большинстве студентов разных (не филфака) факультетов ЛГУ, не признал роман "Мастера" не только "хорошим", но даже – просто "занимательным"…
Но стремление к написанию ИДЕАЛЬНОГО РОМАНА – не миф. Чувство неудовлетворенности, гнетущее и снедающее автора, есть неосознанная скрытая в глубинах подсознания тяга создать ИДЕАЛЬНЫЙ РОМАН. Тоска по ИДЕАЛЬНОМУ РОМАНУ – это тяга не только помериться силой с Творцом, не только тщеславная гордость, но и рабская подчиненность той свернутой в спиральку дезоксирибонуклеина – живой программе, заложенной в мозг писателя.
Вся писательская лаборатория авангарда зиждется на желании найти тот философский камень, без которого буквы не сложатся в ИДЕАЛЬНЫЙ текст.
Но как бы ни истязали и не изнуряли себя писатели, принадлежащие уже истории литератур, никто не смог даже приблизиться к созданию того, что я имею под понятием об ИДЕАЛЬНОМ РОМАНЕ.
Que fair?
What s to be done?
В любом случае – надо стараться. И по моему глубочайшему убеждению, ИДЕАЛЬНЫЙ РОМАН должен иметь все четыре компоненты успеха.
Тема же героя и героики в литературоведении поднимается с определенным постоянством. Я намеренно опускаю здесь Энгельса и Маркса, потому как эти имена вызывают раздражение и усмешку не только у невежественных завсегдатаев интернета , но и у… самого высокопросвященного читателя. (Я допускаю – у него могут быть на это свои личные резоны). Но имена академика Д.С. Лихачева, в частности его труды "Человек в литературе Древней Руси" и "Литература-реальность-литература", или работы обожаемой мною Марии Сергеевны Кургинян, "Человек в литературе ХХ века" и "Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении", той Марии Сергеевны, чьи лекции по немецкой и английской литературам мне посчастливилось слушать, их имена, мне кажется МОГУТ послужить некоей отправной авторитетной и опорной базой для трудного разговора о героике и герое, разговора с самой "по-демократически" подготовленной публикой Самиздата.
Говоря о том, что кроется за любимом на Самиздате словосочетанием (литературный процесс), хочу условиться о том, что литературный процесс, мы будем рассматривать как часть общекультурного процесса, а культуру, как неотъемлемую часть процессов социальных и исторических (и это не Маркс с Энгельсом, а Дмитрий Лихачев с Марией Кургинян). В контексте же исторических социальных изменений, в культуре – все (не смотря на Шпенглеровские сомнения) строится на последовательной ретроспекции.
Причем академик Лосев – исследователь античной культуры уточняет даже два уровня этой ретроспекции – глубинный "в самом древнем найти самое новое, вплоть до самых современных идей, которые привели бы в ужас самого Прудона, и граничный уровень – определяющий прямую преемственность прямых граничных предшественников.
Литература каждой эпохи, "ориентируется на оба уровня ретроспекции". И для магистральных явлений любой эпохи органична и обязательна та или иная обращенность к глубинно-древнему уровню, который потом возвращается к новому.
Ибо на том уровне выявляются постоянно искомые искусством и литературой свойства человека в их первозданности. Заострение художественного НА ЦЕННОСТНОМ АСПЕКТЕ, на формировании героя, принадлежит сфере МЕТОДА. И диалектика исторического времени, и в частности историческая ретроспекция с древнейших времен воспринималсь литературой в гуманистическом и этическом ракурсах."Прометей прикованный" Эсхила, "Антигона" Софокла, "Всадники" Аристофана. И тогда художниками владело стремление открывать в самом новом – этические позиции – этические позитивы, идущие от древнего, противостоящие несправедливости, и тем самым объективно связанные с будущим.
Выражаясь адаптированным к СИ языком, литпроцесс предполагает эволюционное развитие, пошагово опирающееся на достижения предыдущего слоя культуры. Так хорошее образование во многом "сделало" Пушкина (М.С.Кургинян) – как бы выглядели и читались его романы и стихи без апелляции к античным сюжетам и героям? Итак, литпроцесс предполагает ретроспекцию и преемственность, а это в свою очередь ПРЕДПОЛАГАЕТ, как необходимое условие – хорошую образованность участников литпроцесса.
Нынешние же авторы подобно революционным военморам, прикладами своих мосинских винтовок под одобрительное улюлюканье невежд низвергают целый пласт культуры.
Причем БЕЗУСЛОВНЫЙ ценностный пласт. И начисто отвергают МЕТОД.
Говоря об отвергаемом пласте культуры, я имею в виду литературу советского периода. А под отвержением метода, по Лихачеву и Кургинян – я имею в виду отрицание героики и замену героя – стяжкинской блядью и даеновским Даеном.
Вспомним, что сама этимология слова "метод" отражает ПУТЬ и достижение истины и цели. Метод формируется в ситуации, при которой писатель во-первых ощущает себя первооткрывателем истин о человеке, а во-вторых сталкивается с необходимостью прокладывать путь к этим последним, постигая и преодолевая дистанцию между видимым и скрытым, выявленным и потенциальным в свойствах, возможностях самого человека, в воздействующих на него процессах жизни. Отсюда – оформленность категории метода не в ранние, а в последующие (пограничные) ретроспекции, когда человек либо отчуждается от своей сущности, либо в нем назревают огромные, обусловленные эпохой потенции. Последнее, по мнению Лихачева, было и остается характерным для исторических процессов периодов, проходящих под знаком широких демократических движений и революций. А?
А где ж герой в нынешних "культурно-демократических" условиях социальных перемен?
Героика дня сконцентрировалась в провинциальном блядстве и ничтожном даеновском самолюбовании (ничтожность эта доказуема без труда – эка доблесть трахнуть общедоступную Лену (или Герду) и пойти потом нажраться с корешом Яном в кабаке) – а слабо вот попробовать победить дракона (или полковника КГБ, или подняться на Эверест.