Команданте положил сигару на край пепельницы и открыл дневник. Все те же страницы, заполненные безумными неразборчивыми каракулями. Каждую страницу он прочитал десятки раз, щурясь на бешено скачущие, злые строчки, пока глаза не начинали слезиться. Отвратительное ощущение — будто на тебя надели смирительную рубашку и заперли в камере с вонючим маньяком, от которого невозможно отделаться: его кошмар проникает в твое сознание и постепенно становится твоим кошмаром.
Команданте вырвал страницу из своего ежедневника, скатал в тугой шарик и точным движением послал в стеклянную вставку двери, отделяющей кабинет от комнаты детективов. Глухой стук заставил подчиненных вздрогнуть и повернуть головы в его сторону, а один из детективов, лицо которого команданте недавно так нежно обтирал носовым платком, отодвинул стул и подошел к двери.
Команданте помахал ему рукой:
— Давай, давай, заходи! Чего замер? Я же сам позвал тебя.
Полицейский закрыл за собой дверь и встал перед столом шефа, сложив руки на груди, как на параде.
— Да сядь ты уже, не мельтеши.
Полицейский молча сел. Так было заведено правилами их неписаного устава.
Команданте с отвращением придвинул к нему дневник.
— Помнишь это?
— Шеф, я сделал все, как вы сказали.
— И каков результат?
— Никакого, шеф.
— А почему?
— Я делал все, как вы мне приказали. Слово в слово.
— Кого ты допросил?
— Всех, кто был упомянут в дневнике.
— Всех?
— Кроме тех троих, которых вы приказали не трогать.
— И никакого результата?
— Шеф, все эти мальчишки — обыкновенные студенты. Они одеваются в кожанки и с криками бегают по городу, но папаши-то у всех — бухгалтеры да банкиры. Да в этом дневнике вообще нет никого, кто интересовался бы угнетением крестьян, кроме…
— Кроме тех троих, так?
— Откуда же мне знать, шеф? Я же их не допрашивал!
Команданте затянулся сигарой и выпустил струйку дыму к потолку.
Он сказал:
— Мне нравится старик. Ей-богу, нравится. У меня при одной мысли о нем начинают чесаться руки. У него такое богатое прошлое. Он всегда симпатизировал старому Полковнику и никогда не скрывал этого. В свое время симпатизировать Полковнику было весьма мудро, но не теперь… У нас на него ничего нет, а то бы он давно болтался на мясницком крюке, но именно за это я его и уважаю. Так, кто следующий — Вальдес? У него тоже богатая биография — скорее у его папаши. Паршивые гены. Я знал Вальдеса-старшего. Вроде бы рыльце у младшенького не в пушку, но, с другой стороны, почему его имя появилось в дневнике? Ну а девчонка — прямая кандидатка на крюк.
— Шеф, — нерешительно перебил его детектив, прокручивая в голове собственную теорию, — можно мне сказать?
Команданте помахал сигарой, давая разрешение.
— Мне кажется, нет тут никакого заговора. Кохрейн упомянут в дневнике, потому что вел у бомбиста математику, девчонка появилась там, потому что бомбист в нее по уши втюрился, а Вальдес отбил девчонку у бомбиста. Вот и все — любовный треугольник, не больше. Ну, а чокнутый бомбист решил таким образом привлечь внимание девочки. Типа смотри, какой я крутой.
В принципе эта версия не противоречила тому, что говорил отец Гонзалес, команданте и сам склонялся к такому варианту, но решил не обнародовать его раньше времени.
— То есть ты имеешь в виду, что этим взрывом мальчишка хотел сказать примерно следующее: «Ты предпочла мне успешного автора, а я так мечтал засунуть руки тебе в трусы, теперь смотри, что я умею — возьму и превращусь в суп», да?
Полицейский передернул плечами.
— Это одна из версий, — сказал он, — в ней столько же смысла, сколько и в других. Может, он не собирался превращаться в суп. Может, бомба предназначалась для Вальдеса. Или для девчонки.
— А где были эти трое, когда взорвалась бомба?
— Я не знаю, шеф, вы не велели мне их допрашивать.
Команданте помолчал.
— Хотите, чтобы я допросил их, шеф? Я могу их разыскать хоть сейчас.
— Нет, не надо. Я сам это сделаю. Да. Сам.
— Что, давят сверху?
— Сынок, никто не может давить на меня в этом здании. Это моя прерогатива. Но… — Он помолчал, еще раз затянулся сигарой. Помолчал подольше, чтобы придать веса своим словам.
— Что, неужели сигнал идет с самого верха?..
— Лучше не будем…
Этого было достаточно, чтобы поразить воображение детектива и внушить ему еще большее уважение к шефу. Вот так, ничего не сказав, лишь покатав во рту сигару и пару раз закатив глаза, старый лис, напуганный, что теряет вес в глазах начальства, придал себе важности хотя бы в глазах подчиненного.