Катерина спустилась с холма, и это привело ее к шоссе. За домами она услышала его рокот, напомнивший шум водопада, спрятанного далеко в лесу. Машины фарами прожигали в небе белые дыры, фонари выстроились вдоль дороги бесконечной чередой безжизненных оранжевых огней. Катерина повернула назад. Она нашла реку, но эта река оказалась слишком быстрой и широкой, и перейти ее вброд было невозможно. И Катерина снова пошла вверх по склону, сворачивая с одной кривой улочки на другую, пока вдали не забрезжили неоновые рекламы магазинов и баров. Она знала, что там найдет остановку автобуса, и, хотя сама и не представляет, где находится, водитель автобуса вывезет ее обратно в центр.
Болтающееся на столбе покореженное расписание представляло собой оптимистическую ложь, а когда автобус пришел, оказалось, что у него другой маршрут. Чтобы доехать до Кристобаль-аллеи, Катерине пришлось пересесть на другой автобус. Она колесила по городу, но, погруженная в мысли, не замечала времени. Катерина думала о том, чем сможет помочь своему Чиано, какие особые дары — кроме себя, разумеется, она должна сложить у его ног, чтобы он поверил, что любим. Конечно, Катерина спасет его — пусть он и порченый товар. Глупость какая — порченый товар! Все мы чем-то попорчены, посмотреть хотя бы на доктора Кохрейна. Чиано будет спасен, и Катерина знала, что она — единственная, кто может сделать это. Точно, она была права, она действительно могла спасти Чиано — если бы он сам захотел спастись.
Когда-то священник маленькой горной церкви рассказал пастве притчу о гадкой старухе, которую в наказание Господь отправил в Ад и заставил там голодать. Но старуха так жалостливо причитала и молилась, что Господь смилостивился и спустил вниз заплесневелую морковку на веревке, чтобы старуха уцепилась за веревку и вылезла из Адской ямы. Однако когда другие души увидели, как старуха поднимается вверх, они схватили ее за ноги в надежде тоже выбраться, а она, вместо того чтобы помочь им, начала яростно отбиваться. В результате веревка оборвалась, и ком людских душ упал обратно в яму.
Катерина забыла эту притчу, а в тот момент она могла бы пригодиться.
Автобус остановился, запыхтев, открыл двери, и она сошла. Даже в этот час на Кристобаль-аллее было полно машин. Чтобы перейти улицу, Катерине пришлось идти до перекрестка, лавируя, пробираться сквозь медленно ползущие автомобили, а потом по другой стороне бежать в обратном направлении до маленького темного переулка, где она жила.
Катерина шла медленно — быстрее не позволяли взрослые туфли, которые она надела, чтобы купить обручальное кольцо. Сторонясь темных подворотен, она без приключений добралась до парадной и, спотыкаясь в темноте, поднялась по грязным, скрипучим ступеням. Тихо повернув ключ в замке, быстро прошла по темной квартире к своей кровати, где на тумбочке лежала пухлая папка. Катерина взяла ее и, не задерживаясь, вышла обратно в ночь, на улицу.
Она летела по темным улицам к своему Чиано, к участи, которая была гораздо страшнее, чем все ужасы подворотен, мимо которых она проходила.
Катерина бежала по Кристобаль-аллее мимо винных ларьков, мастерских по ремонту мотоциклов и бесконечных шумных пивнушек, туда, где жил ее Чиано. Там, рядом с дорогими ресторанами, где посетители сидели за стеклянными столиками на открытых террасах, рядом с банками и торговыми центрами, можно было вечером заглянуть в окно старинного здания, увидеть лепной потолок и представить себе, как из комнат, смешиваясь с шумом машин, льются звуки рояля. Именно там сеньор Вальдес наглухо заперся у себя в квартире, делая вид, что не прячется.
Пока она шла, пробираясь через толпу полуночных гуляк, держа пухлую серую папку у груди, как щит, смелая, неукротимая, следующая за своей любовью, как морской прилив следует за движением луны, он прятался у себя в норе, придумывая оправдания, почему не может пойти к ней.
А потом, около его дома, она свернула по рампе вниз, на подземную парковку и, пройдя мимо спящих машин, открыла тугую дверь на лестницу, минуя ночного портье, дежурящего у центрального входа, взбежала по лестнице, подгоняемая тенями, подстерегавшими почти на каждой площадке, и постучала в его дверь, сначала тихо, а затем громко, как могла. Все это время сеньор Вальдес лежал в постели, сжимая саблю.