Несколько дней назад, когда я встретился со знакомой колдуньей, она увидела мою скорую смерть. Она не сказала, но я понял это по ее жестам, по тому, как расширились ее глаза и задрожали губы, и как она сжимала в пальцах розмариновые ветви. Цветок свадеб и похорон. Я чувствую. Я знаю, что скоро что-то произойдет. И надеюсь, что только со мной. Слишком быстро близится час несчастья.
Об Ионе будут помнить всегда, я в этом уверен, и не имеет значения сколько он будет княжить. Обо мне же не вспомнит никто. Колдун, княжеская шлюха и дьяволово отродье. Честно говоря, это чертовски лестно, потому что ни тем, ни другим я не был, если не считать мое увлечение травничеством, ядами, проклятиями и заговорами, как я уже упомянул выше. Скучал ли я когда-нибудь по Московии? Не думаю. Ну, возможно, по ее полевым цветам и закатам. Хочешь-не хочешь, а легкая тоска на любого нападет, коли родину ты покинул, но в Волошских землях мне не было времени предаваться мыслям и тоске по Русскому государству, поскольку те волнения и раздор, что творились здесь, пожалуй, были бедой насущной.
Думаю, стоит уже заканчивать разглагольствование ни о чем. Близится раннее утро, а я еще не смыкал глаз, и вряд ли усну теперь, поскольку тревога, что зародилась во мне после пророчества колдуньи, не дает мне расслабиться ни на мгновение. Глядь! и нож у тебя в груди, капля яда в кубке с вином. Я ввязался в дела сильных мира сего, и это опасная игра. Ты не ведаешь, с какой стороны тебя предадут, кто готовит тебе виселицу, а кто потирает руки, надеясь прибрать к рукам твои пожитки после похорон. Я могу только надеяться, что все закончится хорошо. Но я знаю, что не закончится. И я лишь уповаю на то, что беда придет лишь за мной.
Я, Вильгельм Хованский, князь без княжества, колдун, любовник Иона I и внебрачный ребенок княгини Старицкой, хочу, чтобы тот, кто читает эти строчки, знал: я был.
========== Дневник Уильяма Холта: «Человек в черной вуали» ==========
Через десять минут я пришел в себя: тошнота отступила, как и головокружение. Стучащая в висках боль ослабла, и я наконец-то смог вздохнуть с облегчением. Только этого мне не хватало — терять сознание не бог весть где и не бог весть когда! А что, если граф заподозрит, что я вторгся в чужую комнату и столь бесцеремонно все изучил? Полагаю, что он уже заподозрил, но не сказал и слова, а может быть всего лишь держал паузу перед возможным выговором о моем неуважении. Я спустился в столовую, где меня ожидал фон Штауффенберг, и увидел накрытый к ужину стол. Замечу, что за время моего пребывания в замке я так и не увидел ни одного слуги! Я сделал только один вывод — граф не пользуется ничьей помощью. Неужели он сам заправляет себе постель и готовит ужины? Довольно-таки необычно. Чертовски необычно!
В паре километров от замка находится деревня, откуда доставляют продовольствие, в этом я точно уверен, а иные возможные поручения графа исполняются наемными цыганами — я как раз видел странствующий неподалеку табор. В общем, приступил я к ужину под его пристальным взглядом. Он практически никогда не переставал на меня смотреть и это начинало вызывать нервную дрожь, особенно спустя полчаса беспрерывного разглядывания.
— Надеюсь чорба, наш традиционный суп, и висината помогут вам прийти в себя окончательно. Вы плохо выглядите, Уильям, и я бы советовал вам не задерживаться после ужина и отправляться спать. Утро, как говорится, вечера мудренее, верно?
Он был столь вежлив, чертовски услужлив, и мне казалось это странным. Почему я пирую ежедневно, словно великий гость, посол зарубежной страны при королевском дворе? Я притворяюсь обыкновенным юристом, а со мной обращаются как с герцогом. Неужели у румын так принято принимать гостей? Занятно. Граф зовет меня Уильямом, и какого черта имя, произносимое этим человеком, кажется правильным и первородным, словно бы он всегда звал меня, словно бы я ему не незнакомец и гость? Слишком много вопросов, на которые я не могу найти ответы, посещают мою голову, покуда я нахожусь в замке. Погода ухудшается, а потому мне кажется, что времени на подумать у меня будет с лихвой. У меня чертовски ноет затылок — вероятно, я приложился о каменный пол.
Черт бы побрал этот розмарин!
По окончании трапезы, хотя я ни разу не видел, чтобы граф, он осведомился о моем самочувствии, и, получив удовлетворительный ответ, предложил провести процедуру подписания бумаг, для чего я сюда в конце концов и явился.
Поднявшись в отведенную мне спальню, я взял папку с документами, карту, на которой были обозначены участки, где находилась будущая собственность графа. Я рассказал ему о каждом из них, предоставил бумаги и спустя полчаса беседы и различного рода формальностей, перевязал папку лентой. Дело было сделано.
Несмотря на вторую половину сентября, пошел снег. Я написал письмо в Лондон, по настоянию графа, о том, что задержусь в замке на некоторое время, пока погода не улучшится, поскольку заметало столь сильно, что на расстоянии вытянутой руки было белым бело. Непроглядная холодная стена. В Англии я был свидетелем разве что столь же густых туманов.
Граф сказал, что все так же будет занят целыми днями, а потому я могу свободно передвигаться по замку: читать книги в библиотеке, гулять по галереям и рассматривать гобелены, посещать незапертые комнаты, и строго запретил пытаться проникнуть в иные помещения. Снегопад стал сильнее на следующий день. Какое сегодня число? Я что-то даже потерялся среди дней и ночей в замке. Кажется, будто время вовсе остановилось и вечные сумерки за окном из-за непроглядной метели этому только способствовали. В замке значительно похолодало, а потому я передвигался по коридорам, одетый в теплое пальто, поскольку сквозняки были до той степени сильными, что меня буквально продувало насквозь, а мне ведь предстояла обратная дорога в Англию.
Первый день своего случайного заточения я провел в библиотеке: перебирал словари, художественную литературу, чьи-то мемуары, кажется, какого-то князя века так тринадцатого, судя по датам на страницах. Здесь можно было найти книги на любой вкус! На латыни, греческом, старославянском и церковнославянском, английском, французском. Даже на русском! Интересно, кто-нибудь вообще читал всё, что хранилось в этом месте? Я выбрал себе легкое чтение: труд по ядам. Ничего не мог с собой поделать, меня эта тема так привлекает! Вы только представьте — отравить лишь каплей, столь малой и незаметной. Я углубился в чтение и забылся на добрых четыре часа, пока за огромными арочными окнами не наступила непроглядная тьма.
Не дочитав книгу, я взял ее с собой и отправился в спальню, поскольку откровенно замерз и совершенно точно у меня заболела спина от сидения за деревянным столом. Я забрался на постель в пальто, накрылся тканым одеялом и шкурой, поплотнее запахнулся и, углубившись в чтение, совершенно потерял счет времени. Книга оказалась познавательной, полной интересных фактов, о которых я не знал и даже не слышал за всю свою жизнь, хотя прочитал достаточное количество трудов на интересующую меня тему. Шея затекла и заболели глаза, а потому я только отложил книгу, взглянул на часы — восемь вечера! — и прилег ненадолго отдохнуть. Но заснул самым отвратительным образом.
Лес вокруг был тих, молчалив, словно всё живое погрузилось в глубокий, глухой сон. Мрак вокруг застилал глаза, проникал в тело, струясь как дымка, стелился туманом, обволакивал черным плащом. Я ступал по сухим веткам, бредя в темноте среди вековых деревьев, озирался по сторонам и пытался найти дорогу, но перед собою не видел ничего, кроме пустоты и ночи. Я шел вперед, словно бы знал, куда. Словно бы уже бывал здесь. На небе не было ни луны, ни звезд. Абсолютная тишина наполняла уши, я слышал биение собственного сердца. Вдали замелькал оранжево-золотистый свет.