Для меня сейчас дело обстоит именно так.
ЭЛЛИ: Я не сразу привыкла называть ее «Джиллиан». Сначала потренировалась в телефонных разговорах, затем в беседах с другими людьми и только после этого – лично. Она ведь такая: очень собранная, очень уверенная в себе. Да к тому же вдвое старше меня. Как я понимаю, ей слегка за сорок. Спрашивать напрямую, конечно, немыслимо. Хотя, надумай я спросить, она бы ответила как есть.
Слышали бы вы, как она разговаривает по телефону. У меня язык не повернется повторить кое-какие фразы. Нет, они совершенно правдивы, но это ведь еще хуже, правда? Понимаете, клиенты иногда дают нам заказы в тайной надежде, что под этой мазней обнаружится подпись Леонардо, которая принесет им кучу денег. Да-да, настолько примитивно. Никаких оснований для этого нет, просто владельцам картин хочется так думать: вот отправят они в реставрационную мастерскую это полотно, пусть там его почистят, просветят рентгеном – глядишь, и повезет. Зря, что ли, они деньги платят? В большинстве случаев нам достаточно одного взгляда, но, поскольку Джиллиан любит работать основательно, она не сообщает, что их надежды напрасны, а раз это не произносится вслух, глаза у клиентов разгораются еще больше. Но под конец, в девяноста девяти случаях из ста, ей все же приходится говорить открытым текстом. И некоторые воспринимают это как пощечину.
– К сожалению, нет, – сообщает она.
Из трубки несется затяжная словесная канонада.
– К сожалению, это невозможно.
Опять канонада.
– Да, есть вероятность, что это копия утраченного произведения, но все равно речь может идти лишь о пятидесятых-шестидесятых годах восемнадцатого века, никак не ранее.
Короткая канонада.
Джиллиан:
– Хорошо, давайте будем, если угодно, говорить «желтый кадмий», хотя кадмий был открыт только в тысяча восемьсот семнадцатом году. Ранее середины восемнадцатого века такого пигмента не существовало.
Короткая канонада.
– Да, я «всего лишь» реставратор. Это значит, что я способна датировать полотно по определенным параметрам, исходя из анализа данного пигмента. Существуют и другие методы датировки. Например, если вы не профессионал, но обладаете «определенным чутьем», то вам позволительно датировать картины абсолютно любым периодом.
Обычно на этом заказчик прикусывает язык, что неудивительно. Впрочем, не всегда.
– Нет, мы сняли верхний слой.
– Нет, мы подвергли химическому анализу каждый слой краски, вплоть до холста.
– Нет, исключительно с вашего согласия.
– Нет, мы ничего не повредили.
На протяжении всего разговора она сохраняет хладнокровие. Потом говорит:
– У меня есть к вам предложение. – И делает паузу, чтобы завладеть вниманием клиента. – Когда вы оплатите наш счет и заберете картину, мы пришлем вам исчерпывающие результаты анализа и полное заключение. Не понравится – можете сжечь.
На этом переговоры обычно завершаются. И Джиллиан вешает трубку… не то чтобы с торжествующим, но с самоуверенным видом.
– Он не скоро обратится к нам повторно, – говорю я, подразумевая, в частности: стоит ли расшатывать бизнес?
А она в ответ:
– С такими свиньями я дел не имею.
Кто-то может подумать, что работа у нас тихая, научная, но бывает, на нас серьезно давят. Вот, например, один мужчина приобрел на торгах, где-то в провинции, некое полотно, которое понравилось его супруге, и, поскольку это была библейская сцена в темных тонах, решил, что купил Рембрандта. Ну или «типа того», как он выразился. Картина обошлась ему в шесть тысяч фунтов, и он прикинул, что расчистка и анализ станут дополнительным вложением, способным взвинтить первоначальную стоимость полотна в десятки, сотни или тысячи раз. Как же он взъелся, узнав, что после расчистки и необходимой реставрации картина потянет на те же шесть тысяч, да и то если на нее клюнет какой-нибудь толстосум.