Джулиан Барнс
Любовь и так далее
Посвящается Пэт
1. Я тебя помню
СТЮАРТ: Привет!
Мы уже встречались. Стюарт. Стюарт Хьюз.
Да, я уверен. Абсолютно. Лет десять назад.
Да все нормально — с кем не бывает. Тебе вовсе незачем притворяться. Но я тебя помню. Я помню тебя. Хотя прошло уже десять лет. Даже чуть больше. Но я не забыл.
Да, я изменился. Конечно. Для начала: я весь седой. Уже даже не «с проседью», а вообще — весь.
Ты, кстати, тоже изменился. Ты сам, может быть, думаешь, что остался таким же, как раньше. Но поверь мне: ты изменился.
ОЛИВЕР: Что это за компанейские трели из соседней избы-дрочильни, кто там фыркает, сопит носом и бьет копытом в обитом войлоком стойле? Неужели мой добрый, мой старый — старый в значении «давний» — друг Стюарт?
«Я помню тебя». Очень по-стюартовски. Он такой старомодный, такой давнемодный — он любит немодные древние песни, которые были еще до него. Я хочу сказать, одно дело — зациклиться на дешевенькой музычке, совпадающей по хронологии с первыми признаками пробуждения твоего либидо, будь то Рэнди Ньюман или Луиджи Ноно. Но зациклиться на замшелых шлягерах предыдущего поколения — это так трогательно и так очень по-стюартовски, вы не согласны?
Что вы так озадаченно смотрите? Френк Айфилд. «Я помню тебя». Или, вернее: «Я помню тебя-аа-аа, / С тобой сбылись все мои мечты-ыы-ыы». Да? 1962. Австралийский йодлер в курточке из овечьей шерсти? Вот именно. Вот именно-оо-оо. Этакий ходячий социологический парадокс. Разумеется, не в обиду нашим бронзовокожим кузенам из Бонди.[1] В рамках всеобщего раболепного преклонения перед всякой культурной подгруппой я ничего не имею против австралийских йодлеров per se.[2] Может быть, вы один из них? Нет, правда. Вы, случайно, не австралийский йодлер? Если так, то я открыто взгляну вам в глаза и пожму вашу честную руку безо всякого даже намека на дискриминацию. Я приму вас, как брата, в братстве людей. Вместе со швейцарскими крикетистами.
А если — по некоей капризной случайности — вы швейцарец и крикетист, уроженец Бернского Оберленда, тогда я скажу проще: 1962-й славен, помимо прочего, тем, что именно в этот год «Битлы» совершили свою первую революцию на сорока пяти оборотах в минуту,[3] а Стюарт поет Френка Айфилда. Обвинение высказалось.
Кстати, я Оливер. Да, я знаю, что вы меня знаете. Я вижу, что вы меня помните.
ДЖИЛИАН: Может быть, вы меня помните. Может быть, нет. Какая разница?
Главное, чтобы вы поняли: Стюарту хочется вам понравиться, ему это необходимо — понравиться вам, в то время как Оливер даже мысли не допускает, что он может кому-то не нравиться. Вижу, как вы скептически смотрите. Но все дело в том, что я уже не один год наблюдаю, как даже те, кого буквально воротит от Оливера, все равно подпадают под его обаяние. Разумеется, были и исключения. Но я вас все-таки предупреждаю.
А я? Ну, я предпочла бы понравиться вам, нежели наоборот, но ведь это нормально, правда? Но тут еще надо смотреть, кто вы конкретно.
СТЮАРТ: Я вообще и не думал про песню.
ДЖИЛИАН: Послушайте, у меня, правда, нет времени. У Софи сегодня музыка. Но мне всегда представлялось, что Стюарт и Оливер — это два полюса одного процесса… не знаю, наверное, взросления. Стюарт считал, что взросление связано с тем, чтобы приладиться, прийти в соответствие с некими нормами, угодить окружающим, стать членом общества. У Оливера таких проблем не было. Он всегда был уверен в себе. Как называются те растения, которые поворачиваются за солнцем? Гелио — как-то там. Вот и Стюарт всегда был таким. В то время как Оливер…
ОЛИВЕР: …всегда был le roi soleil, правильно? Это лучший матримониальный комплимент, которого я удостоился за последнее время. Меня называли многими лестными именами в этом кратком подлунном мгновении по имени жизнь, но Король-Солнце — это что-то новенькое. Феб. Феб Блистающий…
ДЖИЛИАН: …тропы. Они называются гелиотропы.
ОЛИВЕР: Вы заметили, как изменилась Джилиан? Как она распределяет людей по категориям? Наверное, это сказывается французская кровь. Она же наполовину француженка — вы не забыли? «Наполовину француженка по матери»: что, по логике, должно означать «на четверть француженка», вам не кажется? Но, как не раз замечали философы и моралисты, что у логики общего с жизнью?
Если бы Стюарт был наполовину французом, в 1962-м он бы насвистывал Джонни Холлидеевскую галльскую версию «Давай еще раз станцуем твист». Ничего себе мысль, вы согласны? Остроумное pensée.[4] И вот еще что: Холлидей был наполовину бельгийцем. По отцу.
СТЮАРТ: В 1962-м мне было четыре года. Просто для сведения.
ДЖИЛИАН: На самом деле, мне вовсе не кажется, что я распределяю людей по категориям. Просто, если есть люди, которых я понимаю, так это именно Стюарт и Оливер. В конце концов, я была замужем за обоими.
СТЮАРТ: Логика. Кто-то упомянул про логику? Сейчас будет вам логика. Ты уходишь из поля зрения, и все считают, что ты остаешься таким же, как раньше. Вот самый дурной пример логики, с которым я сталкивался на протяжении многих лет.
ОЛИВЕР: Кстати, насчет les Belges.[5] Не поймите меня неправильно. Если какой-нибудь бойкий и самодовольный провинциал-патриот встанет вдруг за обедом и скажет: «Назовите мне шесть знаменитых бельгийцев», — я первым подниму руку. И меня не испугает даже оговорка: «кроме Сименона».
Может быть, это никак не связано с ее французской половинкой. Может быть, все дело в возрасте. Средний возраст — это случается почти с каждым, хотя и не обязательно, чтобы со всеми. Но с Джил все четко: ее поезд приходит на станцию точно по расписанию, паровоз пыхтит, и гудок гудит, и бойлер горячий дымится. Но задайтесь вопросом, когда Стюарт достиг состояния «средний возраст», и ответ будет вполне однозначным: либо незадолго до, либо сразу после того, как у него опустились тестикулы. Вы видели эту его фотографию в ясельном возрасте, где он в костюмчике-тройке и полосатом подгузничке?
А что же Оливер? Оливер давно для себя решил — нет: всегда знал инстинктивно, что «средний возраст» — это унизительно, déclasse[6] и недостойно даже упоминания в приличном обществе. Оливер планирует ужать средний возраст до половины дня — от обеда до ужина — возлежания на диване с мигренью. Он верит в юность и мудрость и планирует совершить переход от мудрой юности к юной мудрости с помощью упаковки парацетамола и маски на глаза — какие дают в самолетах с какой-нибудь экзотической авиалинии.
СТЮАРТ: Кто-то однажды заметил, что законченного эгоманьяка легко отличить по тому, как он говорит о себе в третьем лице. В наше время даже члены королевских фамилий уже не используют монаршее множественное число. Зато есть спортсмены и рок-звезды, которые говорят о себе в третьем лице, как будто так и должно быть. Ни разу не замечали? Бобби Имярека обвиняют в нечестной игре, что он добился пенальти обманным путем или что-нибудь в этом роде, и он отвечает: «Нет, Бобби Имярек никогда бы так не поступил». Словно есть какой-то другой человек с тем же именем, который берет на себя всю ответственность и служит как бы уполномоченным представителем первого Имярека.
Но Оливер — не тот случай. Его вряд ли можно назвать знаменитым, правильно? И тем не менее, он говорит о себе «Оливер», как будто он олимпийский чемпион. Или шизофреник, прошу прощения.
ОЛИВЕР: Ваше мнение по поводу реструктуризации государственных долговых обязательств по международному транспортному коридору «Север-Юг»? О перспективах евро? Об улыбке на хищном лице экономики «азиатских тигров»? Как на ваш взгляд: торговцы ценным металлом уже изгнали беса всеобщей паники в связи с возможным падением цен на золото? Я даже не сомневаюсь, что у Стюарта есть свое мнение — здравое, твердое и весомое — по любому из этих вопросов. Занудный он все-таки малый. Впрочем, ставлю шесть знаменитых бельгийцев, что сам он себя таковым не считает. Наверняка полагает себя личностью интересной и во всех отношениях достойной. Светоч здравого смысла, оплот добродетели и т. д. Но при полном отсутствии самоиронии.
1
Бонди — пригород Сиднея, популярное место отдыха и купания сиднейцев. —
3
сорок пять оборотов в минуту — скорость вращения виниловых грампластинок, как правило — синглов. В 1962 годы вышел первый сингл «Beatles» — «Love Me Do».