Но все пошло не так. Во-первых, по коптеру, казалось, выстрелили из пушки — все стекла с моей стороны будто взорвались, открывая внутренности машины, да и металлические поверхности украсились какой-то рябью. Во-вторых, пилот, получивший два выстрела над самым ухом, взвыл нечеловеческим голосом и, ухватившись руками уже за голову, рухнул вперед, едва не придавив меня заодно. Пришлось отпрыгивать, и несколько драгоценных секунд были потеряны, пока я смотрела на катающегося по земле человека, верещащего при этом как недорезанная свинья, и пыталась придумать, что мне дальше делать.
Внезапно боковая дверь коптера резко сдвинулась до конца, и мне навстречу выпрыгнул одетый в экзоброню охранник. Сердце таки пропутешествовало в пятки, но на это у него имелись веские причины — я оказалась с револьвером против почти неуязвимого бойца. Благодаря экзоскелету, он намного превосходил меня в силе и быстроте, а уж оружия у него…
Револьвер, еще миг назад казавшийся грозным аргументом, явно уступал разворачивающейся в мою сторону штурмовой винтовке. Вот только, едва сделав пару стремительных шагов, закованная в латы фигура вдруг остановилась, подняв забрало шлема. Удивленно посмотрев на меня, боец произнес — «Сууука…», а потом его левая нога подломилась, и он неловко завалился назад, придавив собственные пятки. Из левого колена на несколько метров вперед била гидравлическая жидкость, как я потом поняла, а в тот момент считала, что это кровь. Мужик неловко ворочался, пытаясь совладать с враз ставшей неподъемной массой брони и сопротивлением поврежденного экзоскелета, что в моем неискушенном представлении выглядело как настоящая агония.
И опять я потеряла несколько драгоценных мгновений, разрываясь между противоречивыми чувствами. А в следующий миг, через дальнюю от меня грузовую дверь машины, выпрыгнули и моментально откатились в стороны еще два силуэта, кажущихся роботами из-за аналогичной защиты. На одном инстинкте самосохранения я стремительно рванула в сторону, совершенно неожиданно для себя, но что более важно — для охранников Корпорации, очутившись в какой-то почти заросшей травой канаве, куда я ухнула, рассадив локти и колени.
К счастью, оглушенная падением, я не успела даже встать на четвереньки, когда по верхнему краю канавы наверно сама Смерть махнула своей косой — поднятые десятками шаровых пуль столбы земли буквально превратили день в ночь, забросав меня и всю округу пучками травы и прочим мусором. Оставалось только скорчиться на дне в позе эмбриона, закрывая руками голову и стараясь заодно прикрыть глаза и уши, и ждать неминуемой смерти. Первым вернулся слух — от поднятой вверх земляной пыли видно было не дальше, чем на расстояние вытянутой руки.
— Идиот! Ты, что, ее на части разнес?!
— Вроде нет, кажется, она куда-то просто провалилась… — ответил более молодой, но гораздо более хриплый голос.
— А, точно. Тут промоина. Заходи с другой стороны, будем брать!
— Да она же Миху подстрелила!
— Заткнись! Это приказ!!! — старший пару секунд подумал и добавил весомо. — Всего лишь задела. Не той головой подумал, вот ему и поделом. А сучку брать только живой и невредимой. Понял? Зацепишь — я тебя рядом с ней раком поставлю! Она нам за все ответит…
От тона последней фразы на душе заскребли кошки, но самое главное здесь и сейчас я все же услышала — стрелять в меня не будут. Это был шанс. Потому с бесстрашием обреченной я вскочила и, отправив еще два выстрела в сторону голосов, перепуганным зайцем рванула в лес.
Надежд на спасение лес не оправдал. Он был слишком светлым, без серьезного подлеска и по нему преследователи легко гнали меня куда хотели, даже с некоторой ленцой. Все это, правда, я поняла много позднее, а пока металась из стороны в стороны между выстрелами — шаровые пули тяжелых гауссовых ружей, с которыми с помощью экзоскелетов легко управлялись охранники, поднимали столбы земли то слева, то справа, и легко расщепляли деревья толщиной в обхват. Развлечение продолжалось минут пятнадцать, пока сердце не стало колотиться в горле, и даже до меня дошло, что со мной просто играют, дожидаясь пока от страха и напряжения не упаду без сил.
Оставалось лишь принять бой, пока это было еще возможно, и я кубарем скатилась в подвернувшийся овраг, не замечая ушибов и чудом ничего себе не сломав, нырнула в переплетение ветвей рухнувших вниз деревьев. В шевельнувшиеся было кусты я всадила три оставшиеся пули, порадовавшись раздавшимся оттуда матюгам, и только после этого поняла, что натворила.
Идеальная для обороны позиция! Подойти ко мне можно было только спереди, и до ближайшего поворота не больше тридцати метров — даже ребенок не промажет, превратилась в не менее идеальную ловушку — в револьвере остался один патрон на двух моих противников — протянутая к поясу рука вместо сумочки с патронами схватила только пустоту. Где осталось это элегантное воспоминание о прошлой жизни одному богу известно.
В миг образовавшейся тишины возникла дилемма, которую очень любят режиссеры героических фильмов, но которые очень неприятно решать в реальной жизни — «подарить» последнюю пулю противнику, или стреляться самой?! Жить хотелось очень сильно, но увы, если мне улыбнется удача то, даже подстрелив одного из преследователей, в руки второго я попаду живой… И очень быстро пожалею об этом.
Мелькнула даже мыслишка, что не стоило устраивать всю эту беготню со стрельбой, так сказать «расслабьтесь и получайте удовольствие…». Но я ее отогнала подальше — может, беглую девчонку и бросили бы на самом деле в карцер… потом, меня здесь знали многие, и наверняка искали друзья, а значит, оставлять в живых никто не собирался — лишний риск.
В общем, все эти соображения автоматом возвращали меня к вопросу применения последнего патрона.
Впрочем, есть еще и стропорез… Сунув руку за спину, выдернула из кармашка ранца лезвие, так и проболтавшееся всю дорогу позади парашюта. В руки лег небольшой нож, формой напоминавший рыбку. От взгляда на волнистое лезвие по коже пробежала дрожь. Про то, чтобы перехватить этим ножиком горло самой себе, или хотя бы вены на кисти, не хотелось даже думать. Представила, как бросаюсь с опасной железякой размером с ладонь на закованного в броню охранника — как рыцарь на дракона, и чуть не начала истерически смеяться.
Но тут затишье кончилось, и пришлось падать за наклоненный ствол, пока «шарики» прошивали ветви над головой, заставляя древесину взрываться картечью щепок от попаданий. Видимо один из нападающих прижимал меня огнем, давая второму возможность подобраться на расстояние броска шоковой гранаты, или что там у них есть. Судя по всему, извечный со времен Шекспира вопрос решили за меня.
Внезапно канонада стихла, и, пересилив себя, я резво вскочила, готовясь поймать на прицел верткую мишень — наверняка стрелять перестали потому, что второй подобрался уже очень близко. Но никого не увидела. Вместо этого почти рядом, из-за поворота, прозвучал хрипловатый голос молодого — он несколько раз окликнул напарника, не стесняясь моего присутствия. Потом все опять стихло. Перенапряженные нервы натянулись струнами, а палец занемел на спусковом крючке — пришлось немалым усилием воли заставить себя расслабить кисть.
Минут пятнадцать прошло в томительном ожидании, а казалось, прошла вечность, потому что за это время ничего не изменилось. Только за поворотом слышалась какая-то невнятная возня и скрип металла с попеременным громким сопением. Что он там, в конце концов, делает? В итоге нервы не выдержали и я, подбадривая себя невоспроизводимым воплем, рванула в атаку «как на танк», с револьвером в правой и стропорезом в левой руке — пусть второй стреляет, если хочет меня остановить — чем не выход, а я попробую хоть одного достать.
Завернув за поворот, так и застыла — памятником самой себе с вытянутым вперед стволом. Дело в том, что объект, бывший моей мишенью, лежал от меня метрах в семи, причем лицом вниз, а у него на спине, в пол оборота ко мне, восседал Кроха, который сопя, пыхтя и высунув язык пытался вытащить один из своих ножей из горжета[4] бойца Корпорации. Металл скрипел, на руках и спине перекатывались бугорки мышц, но броня не отпускала лезвие, несмотря на то, что казалось еще миг — и кадавр просто оторвет человеку голову. Впрочем, трупу, а тут двух мнений быть не могло, это уже было совершенно безразлично.