Ну, что ж, что толку плакать, раз все равно ничего уже не поправишь, устало подумала она.
Шарлин постаралась взять себя в руки, как вовремя придя в себя, чтобы не наступить в очередную лужу.
Отец, конечно же, в ярости, но он поможет ей, потому что души не чает в дочери. Она поговорит с ним, скажет, как она раскаивается, пообещает сделать все, что он от неё потребует, чтобы хоть как-то исправить причиненное зло. Но он не должен отсылать её в Филадельфию, что угодно, только не это.
Может быть, с Колтом тоже стоит поговорить? Если она признает, что несчастное происшествие - целиком и полностью её вина, что он никогда не заманивал её к себе, наоборот, старался заставить её уйти, может, тогда он не будет держать на неё зла? Шарлин знала, что не перенесет его презрения.
Повесив голову, она нерешительно направилась к банку. Не будь Шарлин так погружена в собственное горе, она заметила бы забрызганное грязью платье, насквозь промокшие туфельки и съежилась бы от ледяного дождя, который хлестал ей в лицо и превратил улицы Силвер Бьют в непроходимое болото.
Но несчастная девушка давно уже ничего не чувствовала, кроме собственной боли. И она не заметила незнакомых мужчин с ружьями, выскочивших из дверей отцовского банка, не разглядела их замотанных темными платками лиц.
Она не увидела и шерифа, залегшего в кустах вместе со своими людьми, прижимаясь к земле, готовых в любую минуту спустить курок.
Оглушительно грянули выстрелы, разорвав мирную тишину, раздались крики и стоны раненых. Кто-то резко окликнул Шарлин, но она не услышала предостережения.
Она ещё успела почувствовать мгновенную, жгучую боль, когда пуля попала ей в голову. А затем вся боль и горечь куда-то исчезли и она погрузилась в блаженную темноту и покой.
Колт придержал лошадь, закрывая ворота перед тем, как отправиться в Силвер Бьют. Куда он так спешит, подумал он. Стремится поскорее покончить с неприятной сценой?
В чистом голубом небе не было ни облачка, ослепительно сияло солнце и легкий ветерок весело играл длинными душистыми метелками цветущей полыни. Высоко над головой Колта парил орел, и молодой человек долго следил, как, расправив могучие крылья, великолепная птица кругами набирала высоту, прежде чем исчезнуть в бездонной голубизне неба. Стайка перепелок шумно выпорхнула из-за купы деревьев и с веселым гомоном умчалась прочь.
И в первый раз Колт с раскаянием подумал о Шарлин, как она ехала тут ночью совсем одна, через степь, полную гремучих змей, рыщущих в поисках воды. Да уж, поистине, стоит Шарлин что-то задумать, и ничто её не остановит! Она всегда была чертовски упряма! Это все испортило. Но теперь, похоже, её упрямство довело её до беды, ..., впрочем, как и его. Карлтон Боуден наверняка сейчас просто с ума сходит от ярости, и плевать ему на то, что Шарлин сама во всем виновата.
Но так ли уж она виновата? Этот вопрос он не один раз задавал сам себе. У него самого тоже рыльце в пушку. Надо было держать себя в руках, как положено мужчине, черт побери, а он, будто зеленый юнец, не сумел справиться с похотью. Будь все проклято, он должен был отправить домой зарвавшуюся девчонку!
И что же ему теперь сказать Боудену? Что он вообще может сказать?! Вне всякого сомнения, Боуден будет настаивать, чтобы Колт "исправил зло, причиненное дочери" и исполнил свой долг, женившись на ней. Спас от стыда несчастную семью и заткнул рты городским сплетникам.
Но Колт отнюдь не чувствовал себя настолько виновным, чтобы выполнить подобное требование. Ну уж нет, он не позволит сделать из себя козла отпущения!
Когда он решит жениться, наконец, если это вообще произойдет, то сделает это только по любви. А сейчас он отнюдь не позволит принести себя в жертву на алтарь семейной респектабельности. Он не готов спасти доброе имя Шарлин, дав ей свое.
Когда этот кошмар в конце концов уляжется, он непременно уедет из города хотя бы на несколько дней, тогда сплетни скорее утихнут. Да и Бранч Поуп - чертовски толковый управляющий и не откажется какое-то время обойтись без него, особенно если Колт объяснит ему все, как мужчина мужчине. Бранч справится с делами и без Колта, тем более, если тому придется уехать в Мексику.
Но сейчас ему предстояла встреча с разъяренным Боуденом и Колт поймал себя на мысли, что многое отдал бы, чтобы избежать этого.
Ох уж эти женщины!
Черт возьми, он никогда не считал себя хладнокровным циничным подонком, но ему все чаще приходило в голову, что лучше постараться избегать их, по крайней мере, не связываться ни с одной без особой необходимости. Получить от женщины удовольствие, подарить радость ей, а потом бежать без оглядки, только так и можно, мрачно подумал он.
И он подумал о сводной сестре, которую не видел уже почти четырнадцать лет. В один прекрасный день она свалится ему, как снег на голову и нагло потребует половину всего - и это после того, как он тут работал день и ночь! Но тут уж ничего не поделаешь, потому что так хочет отец. И поскольку тот нажил все своим трудом, начав с нуля, Колт считал, что не его это дело - указывать отцу, как распорядиться своим состоянием. Лучше всего держать свои мысли при себе и не огорчать родителей.
Он уже подъезжал к городу и мог видеть дома, стоявшие на окраине. На вершине холма он слегка замешкался, разглядывая городок сверху. Конечно, жизнь в Силвер Бьют нынче уже не кипела, как когда-то во времена старательской лихорадки, но и в упадок он не пришел, как многие другие, подобные ему городки, захиревшие вместе с истощившими свои запасы рудниками. Силвер Бьют продолжал жить своей жизнью.
Внезапно глаза Колта подозрительно сузились. Интуиция, никогда не подводившая его, подсказывала, что произошло что-то недоброе. Не понимая, что так встревожило его, он, тем не менее, заметил, что и конь его захрапел и испуганно попятился. Страх вдруг холодком прокатился по спине, покрыв кожу мурашками.
И затем до него долетел пронзительный крик, внезапно оборвавшийся на самой высокой ноте.
Изо всех сил всадив шпоры в бока лошади, он направил её вниз по склону холма, рассчитывая срезать угол и выиграть несколько минут. Не прошло и нескольких мгновений, как Колт оказался на главной улице, но она была вся покрыта раскисшей от дождя глиной. Ему пришлось придержать лошадь, чтобы со всего размаху не грохнуться на землю вместе с конем.