Джетдаун довольно зажмурился, как бы напоминая ей, что загружать посудомоечную машину — ее работа, и если она не делает этого, то он за последствия не отвечает.
Холли тщательно вычистила кухню, зная, что должна сидеть в кабинете и заниматься отчетом Билла Фрейзера, или финансовыми обязательствами Джека Саучака, или десятком других неотложных дел.
Но ее занимало другое. Она постоянно возвращалась к истории Кола, вспоминая то одну деталь, то другую, сравнивая ее с рассказом отца, размышляя, что здесь так заинтересовало Рика, какую информацию он получил.
Есть только один путь это узнать.
В душе все стихло. Проходя мимо закрытой двери в ванную комнату на веранду, где были сложены бумаги Рика, она вдруг услышала громкие ругательства в ванной.
Нахмурившись, Холли остановилась.
— Кол — это я. У тебя все в порядке?
Он что-то пробормотал себе под нос, затем что-то упало. Опять послышалась ругань.
— Да. — В голосе сквозила досада. — Все в порядке, только эта чертова повязка… — Затем воцарилось молчание, что-то опять зазвенело, опять негромкое ругательство. И вдруг дверь распахнулась. — Помоги мне, пожалуйста, — пробормотал Кол, даже не глядя на нее. — Я не знаю, как ты ухитрилась закрепить эту повязку, но у меня не получается.
Он тяжело опирался обеими руками о раковину, явно страдая от боли, голова свисала между вытянутыми руками. Капли воды стекали с широких плеч на спину и на пол, невольно привлекая ее внимание к его мускулистым бедрам и ягодицам.
Этот мужчина был строен и крепок, его рост скрадывал ширину плеч и спины, он заполнял маленькую комнату своей скрытой силой и мужественностью, которая вызывала в ней невольный трепет.
Вода с его волос стекала в раковину, и розовые капельки появились на его мускулистых боках, вытекая из раны, что сразу же заставило ее действовать.
Войдя в ванную, она вскрикнула и развернула его. Стиснув зубы, он поднял руки так, чтобы она смогла разглядеть его рану.
— Боже мой, ты сошел с ума? — Марлевая повязка висела, открыв рану на боку. На полу валялись ножницы, марля и пластырь. Холли подняла все это и положила на раковину. Отбросив волосы назад, она посмотрела на него. — Ты не мог подождать, пока рана слегка затянется? Что ты хотел доказать? Что пуля полицейского не имеет никакого значения? Что даже полумертвый ты сильнее Мосса?
— Я страшно грязен, — проворчал он, его глаза сердито сверкали. — Не мылся уже больше недели. Я просто хотел помыться.
— И потерять много крови! — добавила Холли, пытаясь отодрать марлю. — Я могла бы ожидать подобную глупость от девятилетнего ребенка, но не от взрослого мужчины!
Он ничего не ответил, но молчание вдруг стало напряженным. Холли чувствовала, как это повисло в воздухе: он взрослый мужчина, а не девятилетний мальчик. Очень большой, обнаженный и, возможно, очень опасный.
То, что он такой большой и опасный, не очень беспокоило ее. Если бы он хотел причинить ей вред, у него для этого была масса возможностей, а вот его нагота… ну она же видела такое и прежде. И, Бог даст, увидит в будущем. Одним больше, одним меньше — какая разница. А его рана кровоточит!
Холли знала, что он следит за ней. Как мужчина наблюдает за женщиной, стоящей почти вплотную к нему. Мужчина, который достаточно повидал на своем веку, чтобы осознать пикантность ситуации, — вынужденная близость, отсутствие других обитателей дома, то, что он стоит совсем близко, обнаженный и невероятно мужественный.
Холли пыталась сосредоточиться на том, что делает. Повязка промокла, но марля прилипла к ране, и она боялась ее растревожить.
Осторожно, стараясь не причинить боли, Холли просунула ножницы под мокрую ткань и начала срезать ее, нахмурив от напряжения брови. Его влажная кожа пахла мылом и чистотой и все еще была теплой после горячей воды, и, скользнув пальцами под повязку, она почувствовала ровное, медленное биение его сердца. Пружинистые темные волосы, покрывавшие его грудь, мягко касались кончиков ее пальцев, вызывая чувственное волнение в ней. Она старалась не замечать этого. Пыталась отогнать возникавшие в ее голове образы, внезапное и безумное желание подойти к нему еще ближе и почувствовать его руки на своем теле и…
— Пластырь. — Холли облизала пересохшие губы. — Передай его мне.
Она взяла переданный им пластырь, не осмеливаясь поднять на него глаза, готовая разрыдаться от унижения. Этого не может быть. Он был в тюрьме четыре года и, вероятно, с трудом контролирует себя, но почему она?..
Сделав над собой усилие, Холли сосредоточилась и отрезала четыре маленьких кусочка пластыря, чтобы закрепить марлю. Его кожа обжигала пальцы. Она с трудом дышала. Жара, пар и его близость вызывали головокружение, и Холли снова облизала губы.