Фалдин и сам был на распутье. С одной стороны его тянуло к семье. Иногда это чувство становилось особенно острым, ему хотелось все бросить и уехать немедленно. А с другой, когда хандра отпускала, мысли приобретали другой оборот. Хотелось увидеть Кюсентей не балочным и палаточным поселком, каким он был теперь. В свободные минуты он рисовал в своем воображении совсем другой поселок. С двухэтажными жилыми домами со всеми удобствами, с почтой, библиотекой, магазином, с уютным кинозалом, и, конечно же, с значительно возросшими производственными мощностями. Именно о таком будущем Кюсентея говорил и приезжавший недавно ответственный товарищ с объединения "Якутзолото".
Фалдин верил в такое будущее поселка золотодобытчиков. И ему самому хотелось привести участок к этим замечательным дням. Тогда он забывал, что в октябре на пенсию, что здоровье уже далеко не первой свежести. Вот и в груди стало покалывать, нездоровая слабость все чаще стала сковывать тело. И когда Чесноков бывал слишком назойливым и беспардонным в своих оценках, Михаил Иванович становился только раздражительнее.
--Задним умом силен каждый. Если ты такой умный, то почему тебе не успели честь оказать, как тут же на двери показали,- обозленно говорил он и выходил из балка. И потом, чтобы успокоиться, долго бродил по участку.
Придирчиво всматриваясь в каждую мелочь, обходил сначала поселок. Потом шел к строителям, которые возводили новую столовую взамен нынешней, временной. Что-то вымерял рулеткой, сверяя с чертежами, недовольно сопел. Строители знали, что в этот момент лучше быть от него подальше, и под любым предлогом пытались сбежать. Но отвертеться удавалось не всем. Подзывая мастера, Фалдин спрашивал:
--Ты любишь вкусно поесть?
--Люблю,-простодушно отвечал тот, не ожидая подвоха.
--И я люблю.- Михаил Иванович ловил своим тяжелым взглядом глаза собеседника и, посуровев, продолжал:- Но я еще люблю, чтоб работа была сделана на совесть.- И показывал, где и что надо было переделать.
Потом также придирчиво осматривал дизельную электростанцию, где монтировались новые мощности, шахту, отвал выданных на-гора золотоносных песков, промывочный прибор. Затем спускался вниз по ручью Кюсентей к дамбе. Она была, по мнению начальника участка, самым уязвимым звеном в производственной цепочке. Ее сооружали наспех, чтобы успеть "схватить" весенний паводок и создать необходимый запас воды для бесперебойной работы промприбора.
А теперь возникла другая проблема. Несколько дней подряд шли дожди, потом ненастную погоду сменили жаркие дни, которые ускорили таяние вечной мерзлоты. Вода прибывала быстрее, чем расходовалась. И Фалдин резонно беспокоился за сохранность дамбы. Но, убедившись, что зеркало воды было еще минимум на метр ниже края бровки дамбы, понял, что причин для волнения нет. И все же уходить не спешил. Брал лопату и пробовал крепость "тела" дамбы то в одном, то в другом месте. Прикидывал, не раскиснет ли грунт, если вода начнет прибывать быстрее.
Наконец, успокоившись, распрямлялся, устремлял взгляд к горизонту, куда бескрайней равниной убегала неяркими красками летняя тундра. О чем он думал в эти минуты, никто не знал. Его глаза, некогда излучавшие нестерпимую синь, прятались под иссеченными морщинами веками бледно-сероватым отражением неба.
Фалдин ошибся. Самым уязвимым звеном на участке оказалась ДЭС. Но, к счастью, авария была несерьезной. Ночью случился недолгий, но сильный дождь с ветром. Кровля прохудилось и капли воды протекли на электрощит, вызвав короткое замыкание. Подобные аварии в богатой разными происшествиями трудовой биографии Михаила Ивановича уже случались. Простой участка был незначительным. Он даже докладывать о происшествии в дирекцию не стал. Впрочем, вскоре понял, что зря. Не прошло и пары часов, как его к рации пригласил сам Дорофеев и потребовал отчета. Фалдин сразу понял чьих рук это дело, что только прибавило неприязни к своему соседу по балку. Он понял, что с ним надо держать ухо востро.
А вскоре для неприязненного отношения к Чеснокову появился еще один повод. Он подолгу стал исчезать из балка по ночам. В другой раз Фалдин может и не обратил бы внимания на это обстоятельство. Мало ли какие причины могли быть для этого у новоявленного техника-технолога. Насторожил ответ Виктора на его любопытство, куда это он собрался в такое неподходящее время.Тем более в дождь.
--Пойду поработаю,- буркнул тот и тотчас исчез за дверью.
Фалдина смутило такое рвение неспроста. Ночная смена горняков только что закончила обед и спустилась снова в шахту. В столовой оставался только дежурный повар. Им в эту ночь была Валя Сорокина. Туда, как как без труда выяснил Михаил Иванович, и направился Чесноков...
Вернулся он только под утро. И в последующие дни стал исчезать по ночам из балка все чаще. Фалдин без труда установил, что именно в эти дни Анатолий Прохоров работал в шахте в ночную смену. Фалдина огорчило больше всего не столько коварство Чеснокова, сколько Валентины. Он видел, как трепетно любит свою жену Анатолий, и не мог до конца осознать, что эта юная пэтэушница оказалась способной на измену.
--Эх, Валя, Валя,- горестно вздыхал он, обдумывая случившиеся.- Наломаешь ты дров...
* * *
А что эта ситуация добром не кончится, умудренный жизнью начальник участка хорошо понимал. И потому попытался урезонить Чеснокова:
--Не ломай жизнь девчонке, кобель! Мало тебе позора со своей женой?