Хоть одно слово, любимый! Одно-единое ничтожное слово!
Эмма
Неаполь, 1 августа 1786 г.
Гревилл!
Наконец письмо от тебя…
Знал бы ты, что я чувствовала, читая его! И ты, Гревилл, еще позволяешь себе давать мне такой совет? Ты, который ревниво следил за каждой моей улыбкой? И как только ты решился писать мне это? Я, твоя Эмма, должна отдаться сэру Уильяму… Была бы я в Лондоне, я бы убила тебя. А потом покончила бы с собой…
Я должна сохранять хладнокровие… Но ведь для меня существует только одна жизнь — с тобой! Если ты отвергнешь меня, я вернусь в Лондон и брошусь в пучину разврата, пока не погибну! Тогда моя судьба будет, по крайней мере, предостережением тем женщинам, которые покорны потому, что любят.
Ты позволял мне любить себя. Ты сделал из меня хорошего, честного человека. А теперь хочешь оставить меня?
И ты это можешь? И у тебя хватает на это сердца?
Я сегодня последний раз обращаюсь к тебе. Я уже не клянчу, как нищенка. Пусть свершится то, чего ты желаешь. Но если тебе не жаль меня… Ты не знаешь, какой властью я здесь обладаю. Чтобы я стала метрессой сэра Уильяма? О нет, Гревилл, этого не случится никогда! Но произойдет нечто иное. Доведи меня до крайности, и ты убедишься в этом. Тогда я добьюсь того, что сэр Уильям женится на мне!
Эмма Харт
В гневе и боли она написала и отправила письмо. А потом немного успокоилась. Ее начинали грызть сомнения. Может быть, она все-таки несправедлива к Гревиллу, может быть, неверно истолковала его слова?
Ах, опять появилась она, эта надежда, которая всякий раз, когда Эмма терпела поражение, снова пробуждала в ней веру в добро! Ту веру, которая делала ее слепой и глухой ко всему, что происходило вокруг. Этот самообман, из-за которого она сегодня еще раз оказалась на грани нищеты! Она гнала от себя малодушие, искала уверенности, хотела, наконец, проникнуть в истинное положение вещей. Начала размышлять…
Письмо Гревилла принес ей сэр Уильям. Пока она читала, он стоял у окна, погрузившись, казалось, в созерцание вида за окном. Но когда Эмма, скомкав письмо, подняла глаза, она встретила его быстрый, робкий взгляд. Знал ли он, о чем писал Гревилл? Может быть, они были в сговоре?
Эта мысль ужаснула ее. Но возбужденный мозг продолжал работу, даже против ее воли. Как посторонняя сила, уже ею не управляемая. Эта сила открывала закоулки памяти, которые она считала уже давно замурованными, выметала мусор из пыльных уголков, возвращала забытые впечатления. Собирала воедино отдельные разрозненные переживания, наблюдения, подозрения и догадки, которыми пренебрегла в свое время блаженная любовь Эммы, пыталась составить из них картину случившегося.
…«Предлагается философ со старым лицом, но молодым сердцем! Не раздумывая долго, соглашайтесь!» Это сказал сэр Уильям Эмме. Еще во время первого посещения Эдгвар Роу. Она невольно взглянула тогда на Гревилла. И заметила на его лице странную гримасу. Вот когда это было! Вот когда впервые появилась у него эта мысль. Сэр Уильям думал о новом браке. А это разрушило бы навсегда надежды Гревилла. Если же он уступит ему Эмму… — посол и друг двух королей никогда не вступит в брак с падшей.
Теперь нужна была осторожность, чтобы жертва не заметила расставленных ей сетей. Она вспыльчива, неизвестно, чего можно от нее ожидать. С тех пор он сплетал невидимые нити, петлю за петлей… Сэр Уильям был в любви гурманом. Ему мало было просто красоты. Его любовница должна была обладать нежной душой, притягательным умом. Он хотел гордиться ею, блистать с ней в свете. Поэтому Эмма должна была следить за своей внешностью, развивать свои таланты, обрести стиль светской дамы. Пусть погибнут ценные коллекции, пусть он лишится даже «Венеры» Корреджо. Великая цель — наследство прибавит к основному капиталу обильные проценты. Но Эмма не имеет права сама воспользоваться полученными знаниями. Заработав деньги, она стала бы независимой, выскользнула бы из расставленных ей сетей. Безопасен был триумф ее выступления в Рэнюлэ, но опасен контракт импресарио Галлини. Недопустимо было, чтобы жертва попала в другие руки, ей следовало оставаться рабыней Эдгвар Роу.
Петля за петлей. И то нападение сэра Уильяма, когда она была больна… Тогда они были уже в сговоре. Они вдвоем напали на беззащитную. Один нападал на нее, другой не пришел на помощь. Если бы она была побеждена сэром Уильямом, Гревилл обрел бы законное право отвергнуть ее. И тогда ей не оставалось бы ничего иного, как искать убежища в раскрытых объятиях сэра Уильяма. Ловушка, из которой, казалось, был единственный выход. И назвали они это испытанием на верность и тайно перемигивались. А она выдержала испытание и разрушила ловушку. В жертве было еще слишком много силы, слишком много духа сопротивления. Сеть нужно было сделать более тайной, более незаметной. Петля за петлей… Нужно было сломить ее сопротивление, отрезать ей возможность получить какую-либо помощь. Защитить Гревилла от ее мести. Если выманить ее в чужую страну… Там сэр Уильям был бы ее единственным прибежищем. Своим могуществом он мог бы задушить ее крик о помощи. Чтобы усыпить ее недоверие, ей можно придать покорную, во всем послушную мать.