Ее глаза пылали, все ее черты выражали непреклонную решимость. Он согласился, что, возможно, поставил ее в рискованное положение, но только по недомыслию, никак не из желания причинить ей зло. Но есть одна возможность исправить нанесенный урон. Если бы Эмма официально вернулась в посольство встреченная там честь по чести, ее репутация была бы восстановлена. Только нужно сделать это на каком-то законном основании, чтобы она имела на это право. Сейчас хозяйство ведет еще племянница сэра Уильяма, мисс Дикинсон, но сэр Уильям лишит ее этой должности и отошлет ее с приличной компенсацией обратно в Англию. А ее место займут Эмма и ее мать. Миссис Кадоган управляла бы хозяйством, а Эмма руководила бы организацией приемов. Тогда никто не осмелится даже косо взглянуть на нее. Устроит ее такое решение? Останется она на таких условиях?
Он высказал это предложение, сияя от вновь появившейся надежды. Но она все еще не соглашалась. Она узнала теперь слишком много дурного. Она боится сэра Уильяма, боится его вожделения. Он ей приятен, но она не чувствует к нему любви. А без любви она не может принадлежать ему. Может быть, когда-нибудь, когда она справится с воспоминаниями о предательстве Гревилла… Но сэр Уильям должен предоставить ей свободу и дать обещание, что она будет в безопасности, чтобы она могла жить спокойно.
Свободу? Безопасность? Он торжественно обещал ей все, что ей было угодно. Только бы она осталась с ним, дала бы ему возможность любоваться своей красотой. Он был так кроток, что даже не посмел подойти к ней, когда она наконец согласилась остаться. Сидя на своем стуле, он попросил у нее позволения поцеловать ей руку. Она позволила ему это. Потом она отослала его. Ей нужно отдохнуть. К тому же с минуты на минуту могли возвратиться мать и горничная. Или он хочет скомпрометировать Эмму и в глазах слуг, как сделал это уже в глазах всего неаполитанского общества? Он смиренно встал и пошел к двери, но не мог открыть ее. Смущенно тряс он ее. Он совершенно забыл, что сам ее запер. Он беспомощно взглянул на Эмму. Она и глазом не моргнула.
— Отодвиньте задвижку, ваше сиятельство! Когда ваше сиятельство пришли, она, очевидно, закрылась. Случайно!
Он открыл дверь. Из коридора он нерешительно отвесил ей поклон.
— Доброй ночи, мисс Эмма!
— Доброй ночи, ваше сиятельство!
Наконец он ушел. Полишинель, герой фарсов неаполитанских предместий.
Глава тридцать третья
Через три месяца он перевез Эмму с матерью обратно в Палаццо Сесса. Он уплатил четыре тысячи фунтов, чтобы сделать комнату Эммы достойным фоном ее красоты. Он заказал лучшее из того, что можно было найти в магазинах Лондона: обитую шелком мебель, гобелены, дорогие шпалеры, подлинный японский фарфор, тяжелые ковры, замечательную резьбу по дереву. Задняя стена угловой комнаты, окнами выходившей на залив, была теперь покрыта большими круглыми зеркалами. Тесно примыкая друг к другу, они отражали замечательную панораму залива и его райские красоты — картины такой сказочной прелести, каких никогда еще не создавала рука художника. Необычайно оригинальным было большое помещение без окон, освещенное канделябрами из Помпеи. Здесь было собрано все, что сэр Уильям смог добыть на раскопках Помпеи. Вокруг, группами и по отдельности, стояли драгоценные вазы, пестрые рельефы, вделанные в стены, изображали живые сценки давно отшумевшего мира красоты и наслаждений. В таинственных нишах, сложенных из глыб лавы, белые статуи богов и богинь мягко выступали из полутьмы. И все это было залито торжественным светом канделябров, что придавало комнате сходство с храмом.
Сэр Уильям показывал и подробно объяснял все Эмме, опьяненный восторгом обладания такими диковинками. Он объявлял красоту единственной в мире подлинной религией, и Эмма с улыбкой внимала ему. Это была и ее религия. В ней она была и жрицей, и богиней. Но потом, когда он захотел услышать ее суждение, она не могла удержаться от насмешки:
— Кого вы любите больше, сэр Уильям? — ответила она вопросом на вопрос. — Меня или свои красивые комнаты?
Вместо ответа он преклонил перед ней колено. И так как она милостиво протянула ему руку, он позволил себе откинуть рукав ее платья и поцеловать то местечко на ее руке, где сквозь отливающую шелком кожу локтевого сгиба просвечивало голубоватое сплетение жилок. От ладони до локтя… Таков был путь, который сэр Уильям прошел за эти месяцы ухаживания.