Когда он рассказывал все это Эмме и матери, глаза его сияли, их неведение он встречал снисходительной улыбкой, без устали стараясь объяснить им все в самой доходчивой форме.
Следующая комната походила на антикварную лавку. Стены были сплошь покрыты старинными изображениями святых католической церкви в темных рамах. У них были странноватые, более чем стройные фигуры в одноцветных, похожих на рясы одеждах; сквозь матовую кожу худых лиц, сухих ступней и ладоней, казалось, просвечивали кости скелета. У одних головы были увенчаны коронами, в руках — лилии, другие волочили на себе груз тяжелых крестов, третьи указывали пальцами на свои выступавшие из груди ярко-алые сердца, пылающие огнем, как факелы. И все они выражали экстатический восторг, будто возвышавший их над земными страданиями.
На столах, постаментах, консолях лежало старинное оружие и утварь. В трех стеклянных шкафах видны были римские вазы, покрытые черной или разноцветной росписью. Дядя Гревилла, сэр Уильям Гамильтон, извлек, их при раскопках Помпеи из лавы Везувия и доверил сохранение этих бесценных сокровищ племяннику. Тут же рядом на книжной полке блистательно были представлены оба многотомных труда господина посла о его наблюдениях у Везувия и о Флегрейских полях[52] в Королевстве обеих Сицилий. Но меж полуистлевших свидетельств ушедшей культуры, с одной стороны, и бледных проповедников отречения от земной жизни — с другой, сияя ничем не прикрытой наготой, простерлось, соперничая с живым, тело прекрасной женщины.
«Венера» Корреджо.
С высоты мольберта, выступая из тяжелой золотой рамы, она посылала улыбку, затаившуюся в уголках полных приоткрытых губ. Казалось, она победно смеялась и над мирской суетностью, и над религиозным отречением, над язычеством и христианством, над чувствами, мыслями и стремлениями прошлого и настоящего: отрицайте меня в своей близорукости, отворачивайтесь от меня сколько вам угодно! Все равно вы всегда вернетесь ко мне. Я мать и властительница всего, что было, есть и будет.
Гревилл нашел покрытую пылью, полуистлевшую картину в одной из лавок предместья, купил ее за гроши, притащил домой и кропотливо работал над ее реставрацией. На ней не было знака Корреджо. Но он не сомневался, что она принадлежит кисти великого итальянского мастера. А если это удастся доказать, то эта картина — почти состояние.
Он утопал в красноречии. Указывал на признаки, которые свидетельствовали о подлинности картины, и пытался убедить в этом слушательниц. Он весь был — страсть, сила, воля.
Эмма с трудом понимала то, о чем он говорил. Но внимательно слушала его, следя за каждым его движением и меняющимся выражением лица. Ей было тяжело сознавать, как мало она его знает. Он ей показался совершенно незнакомым человеком, совсем не таким, каким она его себе представляла. И теперь с помощью окружающих его предметов, его склонностей и занятий и всего того, что он говорил, она пыталась уяснить себе его подлинную сущность.
Почему при встрече с ее матерью он запретил называть свое имя? Почему во время поездки по городу прятался за задернутыми занавесками? Опасался людской молвы? Может быть, он просто трусил? Его радость по поводу того, что отделка Ромни столовой ему ничего не стоила… Мизерная обстановка комнат Эммы и матери… Нескрываемое удовольствие по поводу того, как дешево досталась ему Венера, — может быть, он мелочный скряга?
И, наконец, резкость, с которой он не упускал случая упрекнуть Эмму в недостатке образованности, — может быть, он заносчив, как школьный учитель?
После осмотра верхнего этажа он опять вернулся с дамами в их комнату для того, чтобы обговорить хозяйственные вопросы: лучше сделать это сразу же, сегодня, чтобы каждый знал, на что он может рассчитывать. Он сказал это коротко и ясно, так что было видно, что он действует по заранее обдуманному плану. А потом повел речь о своем положении и о том, как он представляет себе совместную, жизнь с ними.
Его семья относилась к знатнейшей ветви английского дворянства. Его отец, восьмой барон Брукс, первый граф Варвик происходил из знаменитого рода, давшего Англии многих королей, сыгравшего выдающуюся роль в истории империи. Покойная мать Гревилла была Элизабет Гамильтон, графиня Варвик, дочь лорда Арчибальда Гамильтона, губернатора острова Ямайка и Гринвичского госпиталя[53].
Дядя Гревилла, сэр Уильям Гамильтон, молочный брат и доверенный друг короля Георга III — посланник Англии при королевском дворе Неаполя, ученый, покровитель искусств и наук — очень богат. Он женат на знатной даме. Смерть похитила его единственную дочь, и из-за постоянной болезни жены он потерял надежду обрести другого наследника. С тех пор он обратил всю свою любовь на Гревилла. Он всеми силами старался продвинуть его. Поручил ему управление своими владениями в Уэльсе, относился к племяннику как к другу-сверстнику. Гревилл всячески старался выразить ему свою благодарность, оказывая различные мелкие услуги. Он сообщал сэру Уильяму, служба которого вынуждала его жить вдали от центра интересов и государственных событий, все самое важное — об изменениях в духовной жизни нации, о новых находках и торгах лондонских археологов и антикваров, об интригах при дворе короля и за кулисами парламента. Сэр Уильям уже четыре года как не был в Англии, и теперь он уже рассчитывал на более длительный отпуск. Гревилл возлагал на этот приезд большие надежды. Он рассчитывал на то, что дядя улучшит его положение, так как доходы Гревилла крайне мизерны. И необходимо, чтобы женщины ясно поняли это. Как младший сын, отлученный от родовых доходов семьи, он получал только небольшую ренту. Заработок, полагающийся ему по должности, едва ли достоин упоминания. Он не отказывается от своего места только в надежде на лучшее будущее. Небольшое состояние матери исчерпано; да, ради коллекций минералов и картин он даже влез в порядочные долги. Хоть вложенный в это капитал и оправдает себя со временем, но пока он заморожен, и требуются еще новые вложения. Целиком и полностью годовой доход Гревилла составляет двести пятьдесят фунтов. И в эту сумму нужно уложиться. Из комода у окна он достал тетрадь и положил ее перед Эммой. Сюда ей следует тщательно, с точностью до полупенса заносить свои доходы и расходы. На хозяйство отводилось сто фунтов. Ими придется покрывать все расходы на питание, стирку, отопление, освещение, одежду для женщин. На первый взгляд, сумма может показаться недостаточной. Но сад дает овощи и фрукты, а мать Эммы — прекрасная хозяйка, у которой Эмма научится бережливости. Кроме того, ни женщин, ни Гревилла не назовешь гурманами и обжорами, предъявляющими к кухне чрезмерные требования. Жалованье обеим служанкам будет платить Гревилл. Первая девушка получает девять, вторая — восемь фунтов, стало быть, всего семнадцать фунтов. В качестве небольшой компенсации для матери он определяет тринадцать фунтов и тридцать фунтов Эмме на карманные расходы, так что себе он оставляет девяносто фунтов на одежду, занятия и удовольствия.
52
Флегрейские поля — часть Кампании, к западу от Неаполя, покрытая рядом небольших вулканов. В древности эта равнина считалась ареной битвы гигантов, доказательством чего, якобы, и была вулканическая почва.
53
Гринвичский госпиталь — бывший королевский дворец в предместье Лондона, превращенный Вильгельмом II в Госпиталь для инвалидов флота. Позже — вместилище картинной галереи, морского музея и морских учебных заведений.