Кошмар все еще не отпускал меня, полный своих обычных предательских штучек: странных перемещений, искаженных лиц, нелепых и незаконченных фонов. Он был нисколько не похож на кристальную ясность Времени Ангелов.
Я снова и снова силился услышать пение ангелов, однако до меня доносилось только слабое эхо, а фрагмент из ночного кошмара стоял перед глазами, заслоняя собой остальной мир.
Анканок спорил со мной по поводу самоубийства Лодовико.
— Согласно твоей системе верований, — снова и снова повторял он, — эта несчастная душа отправится прямо в адское пекло. Но такого места не существует. Его душа возродится, и он научится тому, чему не сумел научиться в предыдущий раз. — Я видел адское пекло. Слышал вопли проклятых. Анканок все смеялся без умолку. — Ты думаешь, я дьявол? Но с чего бы мне захотелось обитать в подобном месте? — Насмешливая ухмылка, а затем лицо каменело. — Думаешь, тебя посетили ангелы Господни? Почему же ты тогда так терзаешься по множеству поводов? Если твой персональный Господь тебя простил, если ты действительно обратился к Нему лицом, разве Святой Дух не преисполнил бы тебя утешением и светом? Нет, ты ничего не знаешь о Небесных Духах. Но пусть тебя это не пугает. Добро пожаловать в человеческую расу!
Я сел, склонил голову и помолился:
— Господи, избавь меня от этого.
Голова кружилась, я ощущал нестерпимую жажду. Боль поражения из-за того, что я допустил гибель Лодовико, я испытывал с той же остротой, как и в Риме. И еще я был зол, зол на то, что Анканок явился в мой мир, ворвался в мои сны, мои мысли.
«Если твой персональный Господь тебя простил, если ты действительно обратился к нему лицом, разве Святой Дух не преисполнил бы тебя утешением и светом?»
— Все уже закончилось, — произнес Шмария спокойным, доброжелательным голосом, звучным и по-юношески звонким, а одет он был в точности как я сам: голубая рубашка и брюки защитного цвета.
Ангел-хранитель помог мне подняться с кровати. Я подошел к окну и взглянул на наручные часы. Два часа ночи. Светятся только фонари на улице внизу.
Воспоминания о приключении в Риме теснились в голове, переплетаясь с обрывками кошмара.
— Пожалуйста, пусть этот сон уйдет! — прошептал я.
К несказанному изумлению, я ощутил на плече руку Шмарии. Он глядел мне прямо в глаза. «Я подвел Лодовико. Он погиб».
— Оставь борьбу, — проговорил ангел-хранитель. Лицо его было невинным, вопрошающим, брови на миг сошли к переносице, когда он пояснил мне: — Душа этого человека не у тебя в руках.
— Творец должен знать все, — сказал я. Голос у меня сорвался. Я слышал смех Анканока, но это было всего лишь воспоминание. Рядом со мной стоял Шмария. — И только Творец имеет право судить.
Ангел кивнул.
— А где босс? — спросил я. Я имел в виду Малхию.
— Он скоро придет, — пообещал Шмария. — Пока что тебе нужно подумать о себе.
— Почему у меня такое чувство, будто ты его недолюбливаешь?
— Я люблю его, — просто ответил ангел. — И ты сам это знаешь. Но мы с ним не всегда соглашаемся. Все-таки я ведь твой ангел-хранитель. У меня самая простая задача. Я забочусь о тебе.
— А Малхия?
— И опять-таки ты сам знаешь ответ. Он серафим. Его отправляют отвечать на молитвы многих. Он знает то, чего не могу знать я. Он исполняет то, чего не могу исполнить я.
— Но мне казалось, вы все знаете всё, — заметил я. Фраза сейчас же показалась мне глупой.
Шмария покачал головой.
— Значит, ты не скажешь мне, отправится Лодовико в Ад или нет? — все-таки отважился спросить я.
Он снова покачал головой.
Я кивнул. Задернул занавески на окне и включил лампу у кровати.
Какая радость — видеть ангела во плоти, залитого светом. Шмария казался таким же материальным, как и предметы в комнате. Мне хотелось дотронуться до него, но я не стал, а в следующий миг вспомнил, что он сам только что касался меня.
Я ничего не мог прочесть по его голубым глазам, ангел рассматривал меня совершенно непринужденно. Он несколько изумленно приподнял брови, а затем проговорил шепотом:
— Доверься Творцу. Ни твои мысли, ни мои не могут ввергнуть человека в Геенну.
— Ты знаешь, почему я злюсь?
Он кивнул.
Я продолжил:
— Потому что до того, как я наблюдал самоубийство Лодовико, я не верил в Ад. Не верил в дьявола, не верил в демонов, и когда я пришел к Господу, то сделал это не из страха перед Адом.
Ангел снова кивнул.
— И вот теперь существует Анканок и существует Ад.
Шмария немного подумал, затем пожал плечами.
— Ты и в прошлом слышал голоса зла, — сказал он. — Ты всегда сознавал, что такое зло. Ты никогда себя не обманывал.
— Верно, только я думал, что эти голоса живут во мне самом. Я считал, что всякое зло, какое я когда-либо наблюдал, происходит от конкретной личности, а дьяволы и Ад — просто старинные выдумки. Я чувствовал, как сам стал злым, когда впервые убил человека. И я понимал, что зло во мне растет с каждым новым убийством. Я жил с этим злом внутри себя, наверное, только потому, что был способен к покаянию. Но теперь оказалось, что существуют Анканок, диббук, а я не хочу в них верить.
— Неужели это настолько все меняет?
— А разве не должно?
— Но чем мы измеряем зло? Теми поступками, какие оно вершит, разве не так? — Он выдержал паузу. И продолжил: — Ничто не изменилось. Ты оставил путь Лиса-Счастливчика, вот это по-настоящему важно. Ты Дитя Ангелов. И философия зла никак не влияет на все это.
Я кивнул. Однако его рассуждения, пусть и верные, почему-то не особенно утешали. У меня закружилась голова. И жажда сделалась совсем уже нестерпимой.
Я подошел к холодильнику рядом с обеденным столом, вынул запотевшую бутылку содовой и осушил в несколько глотков. Ни с чем не смешанное чувственное удовольствие от утоления жажды успокоило меня, и мне стало немного стыдно. Как легко, подумал я, все абстрактные рассуждения отступают перед телесными потребностями.
— Вы никогда не испытываете к нам ненависти? — спросил я у ангела.
— Никогда, и, повторюсь, ты сам это знаешь.
— Ты хочешь, чтобы я уже перешел от теоретических вопросов к практике?
Он засмеялся. Рассмеялся коротким смешком, соглашаясь.
Кофеин из выпитой содовой начал действовать.
Я переходил от окна к окну и задергивал занавески, включая все лампы, какие попадались на пути: на письменном столе, у кровати. Теперь номер казался мне более безопасным, причем без всякой причины. Под конец я включил обогреватель.
— Ты ведь не уйдешь? — спросил я.
— Я никогда тебя не покину, — заверил ангел-хранитель. Он стоял, скрестив руки на груди. Привалился спиной к стене у окна и глядел на меня через всю комнату. Несмотря на рыжие волосы, ресницы у него скорее имели пшеничный оттенок, однако достаточно заметный, чтобы придавать лицу определенное выражение. Даже ботинки на ангеле были как у меня, но вот часов он не носил.
— Я имел в виду — останешься видимым! — пояснил я, взмахнув обеими руками. — Останешься здесь, пока я принимаю душ и переодеваюсь.
— Тебя ждут дела, — заметил он. — Если я отвлекаю твое внимание, мне придется исчезнуть.
— Я не могу позвонить Лионе в такой час, — сказал я. — Она еще спит.
— А что ты делал в прошлый раз, когда вернулся?
— Искал информацию, писал, — вспомнил я. — Записал все, что произошло. Узнал об истории того периода, какой успел увидеть лишь мельком. Но ты же знаешь, что босс никогда не позволит мне опубликовать эти записи. Робкая мечта о том, чтобы сочинять, стать писателем, выпускать книги, уже в прошлом.
Я снова вспомнил о том, как хвастался перед своим бывшим боссом, Хорошим Парнем, что буду писать о «кое-чем интересном», что случилось со мною, о том, как перевернулась моя жизнь. Я советовал ему посматривать на прилавки книжных магазинов, потому что в один прекрасный день он может увидеть на обложке мое имя. Каким глупым и импульсивным казался теперь тот разговор. И еще я помнил, что назвал ему свое настоящее имя, о чем теперь сильно сожалел. Ну зачем я сказал ему, что его верный наемник, Лис-Счастливчик, на самом деле зовется Тоби О’Даром?