— Не забывай об этом, — сказал ангел-хранитель. — Что бы он ни говорил и ни делал, он всегда выдаст себя. Демоны настолько переполнены гневом и ненавистью, что им недостает интеллекта. Не стоит их переоценивать. Это так же плохо, как и недооценивать их. И если ты назовешь демона по имени, он обязан отозваться, поэтому вряд ли Анканок будет маскироваться в следующий раз.
— Значит, из твоих слов получается, что демоны не так умны, как ангелы?
— Наверное, они могли быть такими же, — признал он, — но образ их мысли противоречит их же разуму. Противоречит их собственным наблюдениям, выводам. Противоречит всему, что они делают.
Они находятся в чудовищно сложном положении. Они отказываются признавать, что проиграли.
Вот это просто чудесно. Вот это мне по душе. Меня манила к себе эта загадка и включенная в ней истина.
— А ты знаком с ним лично? — спросил я.
— Лично? — он засмеялся. — Лично! — повторил он, сияя улыбкой. — Тоби, ты просто поразительный молодой человек. Нет, лично я его не знаю. Вряд ли он снизошел бы до меня. — Шмария снова засмеялся. — По его мнению, ему нет нужды обращать на меня внимание, ведь я «всего лишь ангел-хранитель». А вот Малхия доводит его до исступления. Ему еще многому предстоит научиться.
— Выходит, после работы, когда я засну, вы с Анканоком точно не отправитесь вместе в кафе во Времени Ангелов, чтобы пропустить по стаканчику?
— Нет, — ответил он, снова смеясь. — И, между прочим, когда ты спишь, моя работа вовсе не заканчивается. Полагаю, ты и сам прекрасно это знаешь.
— А ты был со мной там, в Риме? — спросил я.
— Да, конечно. Я всегда с тобой. Говорю же тебе, я твой ангел-хранитель. Я рядом с тобой, начиная с одного момента незадолго до твоего рождения.
— Но ведь в Риме ты не мог прийти ко мне, появиться во плоти, помочь? — уточнил я.
— А сам-то как думаешь? — спросил он.
— Нет, только не начинай снова. Вы, ангелы, вечно отвечаете вопросом на вопрос.
— Да нет, не мы! — шепотом проговорил он. — Просто теперь мы оба знаем по меньшей мере одну причину твоей тревоги. Ты сердишься на то, что я не пришел и не помог тебе. Но ведь Малхия пришел, разве не так?
— В конце концов пришел, — согласился я. — Он пришел, когда все уже было кончено. Но неужели ни один из вас не мог хотя бы намекнуть мне, что то существо подстерегает меня с определенной целью?
Шмария пожал плечами.
— Полагаю, ты вынужден склоняться перед желаниями Малхии, — предположил я.
— Можно сказать и так, — согласился он. — Малхия — серафим. А я — нет.
— Почему же сейчас ты здесь? — уточнил я.
— Потому что ты нуждаешься во мне, ты хочешь, чтобы я был здесь, ты мечешься, не зная толком, как тебе быть дальше. Это, конечно, только одна из причин. Но мне кажется, тебе уже пора приступить к тому, чем ты занимался, вернувшись с первого задания. Поэтому я сейчас уйду.
— Мне бы хотелось, чтобы ты всегда был видимым.
— Это тебе только кажется. Какая у тебя короткая память. Я здесь не для того, чтобы мешать нормальной человеческой жизни.
— Значит, Дети Ангелов все-таки одиноки? — спросил я.
— Неужели ты одинок? — ответил он вопросом. — Неужели ты думаешь, что общество ангелов может освободить тебя от человеческих страстей? Мы здесь, потому что ты человек. И останешься человеком до самой смерти.
— Как бы мне хотелось увидеть тебя таким, какой ты на самом деле! — проговорил я.
Воздух вокруг в ту же секунду переменился. Казалось, некая сила встряхнула комнату, даже не комнату, а, наверное, целое здание и, вне всяких сомнений, мое мировое приятие.
Интерьер номера начал меркнуть. Сила притяжения исчезла. Я не стоял ни на чем. Раскатистый звук заполнил мой слух, звук, смутно похожий на вибрации громадного гонга, и в этот же миг бесконечный белый свет предстал перед глазами, и время от времени в этой белизне вспыхивали, проносясь по дуге, золотые искры. Я не видел ничего, кроме вездесущего белого света.
В нем имелась сердцевина, пульсирующий, вибрирующий стержень, от которого распространялись гигантские золотые волны, и неожиданно происходящее перестало поддаваться словесному описанию. Я лихорадочно подыскивал фразы, способные запечатлеть, передать момент, но все было тщетно. Чувствовалось движение, мелкая дрожь, какие-то конвульсии или даже взрывная волна. Но слова никак не передавали то, что я видел. В какой-то миг на меня вдруг снизошло понимание. Я услышал собственный изумленный возглас: «Да!» — но все завершилось раньше, чем и успел понять до конца. Свет заливал такое обширное пространство, какого я был не в силах увидеть и осознать, однако же и видел его, видел до самых лишенных границ пределов. Звук вдруг сделался едва слышным. Свет съежился и померк.
Я лежал на полу, глядя в купольный потолок над головой. Я закрыл глаза. То, что удавалось воспроизвести перед мысленным взором, не имело ничего общего с только что увиденным и услышанным.
— Прости меня, — прошептал я. — Я должен был догадаться.
14
Прежде всего я отправился к компьютеру, чтобы побольше узнать о жизни Рима в ту эпоху.
Меня нисколько не удивило, что я не нашел ни в одной исторической хронике имен моих знакомых.
Однако о чудовищно жестокой казни, какой подвергся во Флоренции сын Джованни, говорилось в нескольких источниках. Никаких имен не приводилось: ни имени человека, обвиненного в осквернении образа Богородицы, ни имен его родных. Однако же это был тот самый случай, и перед глазами у меня до сих пор стоял образ Джованни, старика, которого я увидел в синагоге, когда закончил играть.
Я нисколько не сомневался, что вовремя своего путешествия имел дело с реально существовавшими людьми. И я начал читать о той эпохе, пользуясь разными источниками.
Скоро я уже выяснил то, чего никогда не забуду: в 1527 году Рим был разграблен, погибли тысячи людей. По некоторым сведениям, тогда же было уничтожено все еврейское гетто.
А это значит, что все, с кем я познакомился в Риме, могли погибнуть в ходе этих событий всего лишь через какие-то девять лет с момента моего визита.
Я поблагодарил Господа, что ничего об этом не знал, пока был там. Но самое важное — я за долю секунды понял то, что ускользало от меня на протяжении всей моей эгоистичной жизни: в этом мире для нас самое главное — не знать, что ждет в будущем. Если бы будущее было известно, у нас не оставалось бы никакого настоящего.
Наверное, умом я понимал это лет с двенадцати. Однако сейчас осознание поразило меня с мистической силой. И я вспомнил, что в образе Малхии и Шмарии имею дело с существами, которым о будущем известно гораздо больше, чем мне хотелось бы знать. И было бы глупо злиться или обижаться на них за то, что они живут с таким грузом.
Мне о многом хотелось поразмыслить.
Вместо того я коротко и немногословно записал все, что случилось со мной со времени последнего «отчета», не только все о моих приключениях в Риме, но также изложил историю встречи с Лионой и Тоби и нашей поездки.
Когда я закончил, меня осенило, что имеются вполне понятные причины, по которым второе задание сильно отличалось от первой миссии. В первый раз меня отправили выполнить нечто однозначное: спасти семью и общину от несправедливых обвинений. Поставленную передо мной задачу я разрешил не совсем честным путем, однако я ни на секунду не усомнился, что избрал верный способ.
Возможно, ангелы и не смогли бы одобрить обман, к какому я прибегнул во Времени Ангелов, однако они позволили мне обмануть, и я, как мне казалось, понимал почему.
В этом мире многие лгут, спасаясь от зла и несправедливости. И кто в свое время не солгал бы, спасая евреев от лап Третьего рейха?
Но в моем втором задании не было ничего похожего. Я решил говорить правду, стараясь справиться с поставленной передо мной задачей, и оказалось, что на самом деле это очень тяжело и затруднительно.
Справедливо ли предположить, что каждое новое задание будет сложнее предыдущего? Я только начал размышлять об этом, но сразу же прекратил.