И было непонятно, о ком шла речь, — о президенте или о Викторе.
Несмотря на всеобщий галдеж, ее слова услышали все и тут же замолчали.
А потом раздался взрыв. Взрыв радости и ликования. Люди бросились обнимать и целовать друг друга, кричали что-то нечленораздельное, даже прыгнули за борт, в открытое море, и там продолжали что-то орать, отплевываясь от соленой морской воды. Несколько человек побежали в радиорубку и включили ретранслятор, потому что через минуту должны начаться новости и там обязательно скажут — не могут не сказать!
Надя билась в истерике. Вадим еле удерживал ее на кровати. Несколько раз пытался дать ей воды, но она все время выбивала стакан из его рук, и вода разливалась по простыням.
— Прости меня, но я просто вынужден это сделать, — тихо сказал он и, размахнувшись, влепил ей пощечину.
И Надя вдруг успокоилась. Перестала метаться по кровати, толкаясь коленками, как-то утихла и посмотрела на него затравленными глазами.
— Успокойся, выпей воды, — тихо сказал Вадим и улыбнулся.
— Да, конечно. Прости меня.
Он дал ей таблетку успокоительного и получше укрыл одеялом. Теперь она лежала, свернувшись калачиком, и тихо плакала, уткнувшись лицом в подушку.
Вадим прислушался к шуму на палубе и сказал:
— Ничего, если я поднимусь наверх и посмотрю, что там такое? Ты побудешь одна?
— Не уходи, — тихо прошептала Надя и ухватила Вадима за руку. — Мне страшно.
— Успокойся, я быстро. Ничего не случится. — Он погладил ее по плечу и поцеловал в мокрую от слез щеку.
Как только Вадим поднялся на палубу, Фифи с разбегу бросилась ему на шею и чуть не сбила с ног.
Тут же залепила губы поцелуем, так что он даже не мог ничего спросить. Только таращил ошалелые глаза на всеобщее веселье и пытался удержать равновесие.
— Да скажи ты толком, что случилось? — спросил он, когда, наконец, удалось оторвать Фифи от себя и поставить ее на палубу.
— Мы победили! Как, ты еще не знаешь? Мы победили! — закричала она.
— Кто победил? Кого?
Фифи уже открыла рот, чтобы ответить, но тут заговорило радио.
«Благодаря единодушному протесту всех развитых стран, а также отчаянной акции международной экологической организации Гринпис, президент Франции решил отложить несколько последних ядерных испытаний близ атолла Мороруа. Решение было принято буквально за несколько минут до очередного взрыва, который должен был произвестись сегодня в девять часов утра. Пресс-служба президента заявила: не исключается возможность того, что на этом ядерные испытания, проводимые Францией, будут вообще прекращены и Франция присоединится к договору о моратории на испытания в этой области вооружений.
Вчера американский миротворческий контингент в Сараево…»
Но дальше никто не слушал. Вадим хотел сразу броситься вниз, к Наде, но его почему-то схватили, подняли и начали качать, как будто это именно он — президент Франции и отменил испытания.
— Отпустите меня! — кричал Вадим, стараясь додать ногами до палубы и убежать. — Дайте хоть Наде сказать, а то ей плохо.
Но его никто не слышал и не слушал, и Вадим раз за разом взлетал в воздух, безвольно дрыгая руками и ногами.
— Смотрите, что это?!
Все бросились к борту, тут же забыв про Вадима, и он больно грохнулся на палубу.
От острова к «Рейнбоу Уорриор II» медленно ползла какая-то точка. Разглядеть ее было почти невозможно, даже в бинокль, так она была мала.
— Это же шлюпка! — закричал кто-то. — Это наша шлюпка! Это Виктор!
У Вадима все поплыло перед глазами и потеряло очертания — на ресницах блеснули слезы. Нужно было смеяться, но почему-то очень хотелось плакать. Он крепко, до судорог, вцепился руками в поручни и не отрывал глаз от маленького белого пятнышка, которое то скрывалось за волной, то снова выпрыгивало на поверхность, медленно, но неумолимо двигаясь к кораблю.
— Витька… Витек… Давай, братан, давай, близняшка… — бормотал он одними губами, глядя, как пятнышко постепенно приобретает очертания шлюпки, как на ней уже можно различить фигуру человека, как фигура эта ритмично качается взад-вперед, работая веслами.
— Почему так медленно? Смотрите, как она низко сидит! Чем он ее нагрузил? Он же мог перевернуться.
Наконец, под всеобщие крики радости, шлюпка гулко стукнулась о борт судна, и Виктор устало сложил весла. Он почему-то был в одних трусах. Лицо его сияло радостью, когда он цеплял шлюпку за тросы, которые ему тут же спустили.
— Только поосторожнее! Слоули! Слоули! — кричал он, размахивая руками. — Может перевернуться!