— Стой, как, погоди. Оливия?.. Она же преступница?..
— Я не верю. Мама, она хорошая. Мы с ней гуляли два дня назад. Она разговаривала со мной о музыке. Мы дышали свежим воздухом. Мы любовались рекой. Она была на моем выступлении вчера. Мам, а вдруг это неправда? Вдруг я ей сломал жизнь? Я поступил, как законопослушный гражданин, но я ослушался моральных законов.
Мама слушала сына, еле сдерживая своё изумление. Она конечно не горела желанием иметь невестку с судимостями, но прекрасно понимала, что в словах Влада была своя доля правды. В девяностые часто сажали ни в чём не виновных людей.
— Мама, у тебя же остались связи в полиции? — вдруг спросил Влад, нарушая тишину. Мать отвлеклась от размышлений, вздрогнула и кивнула:
— Остались.
Действительно, у мамы Владислава были полезные знакомства. В полиции у неё работал двоюродный брат. У него было довольно серьёзное звание, и он вполне мог вытащить Оливию из западни.
А что же происходило с нашей Оливией?
Машина остановилась, и группировку вытолкнули на улицу. Оливия, перецепившись, упала на асфальт, сцепив зубы и смачно матерясь.
— Не выражаться! — крикнул кто-то из омоновцев. Оливии было всё равно: в нецензурной лексике она находила хоть какое-то успокоение.
Когда она очутилась возле огромного здания с высоким забором и маленькими окошками, до её сознания дошла вся серьёзность ситуации.
— Будете сидеть здесь до суда, — сообщили ребятам.
— Это СИЗО? ¹ — вырвалось у Лив.
— Нет, клуб «Умелые ручки».
Остальные не прерывали скорбного молчания. Зубы Брайна стучали дробь от неожиданно поднявшегося ветра.
Наручники так и не сняли. У Оливии затекли руки. Ей порядком начала надоедать вся эта ситуация и она начала по-хамски говорить с людьми ОМОНа:
— Снимите наручники, живо, — шипела Оливия, резко остановившись.
— Ничего не попутала? Хочешь, чтобы тебе и без того огромный срок увеличили? Статья существует за оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением. — Дерзость Лив вызвала у омоновцев улыбку. Однако Оливию было уже не усмирить.
— Мне похер на ваши статьи. Я не виновна. Я не принимала. Мне подкинули. Не хотите отпускать меня — ребят моих освободите хотя бы. Они тут ни при чём, — Оливия кашлянула.
— То есть ты подтверждаешь то, что вы в группировке?
Оливия замолчала, поняв, что она своими словами усугубляет ситуацию. Если бы она только знала хоть какие-то законы, права…
Мать Влада стояла у телефона, набирая тот самый спасительный номер. Трубку очень долго не брали, но наконец на том конце провода раздался бодрый фальцет:
— Привет, Наташа! (Так звали маму Влада). Что-то случилось? Ты просто поздно как-то звонишь.
— Да, поздно. Нужно помочь одной девушке, которую осудили понапрасну, — Наталья сделала глубокий вздох, успокаиваясь. — Вернее, мы ещё не знаем, виновата она или нет, но…
— Так, погоди. Что за девушка? За что осудили? Давай по порядку.
Женщина изложила кратко всю историю, стараясь внимательно подбирать слова так, чтобы ей согласились помочь.
— Не знаю, Наташ. Задала ты мне задачу, конечно. Наркотики — статья серьезная. Тем более, если там группировка намечается…
— Пожалуйста, помоги. Отмажь её как-нибудь. Могу заплатить, у меня есть в сбережениях крупная сумма…
— Не нужно денег, — отрезал в ответ говоривший. — Я тебе и так помогу. Всё будет хорошо. Я постараюсь сделать всё возможное. — Он буквально противоречил сам себе. Наталья это заметила и с грустью в глазах положила трубку. Влад кивнул, мол, что вообще происходит.
— Обещал помочь. Но это не точно. Статья слишком тяжёлая.
Влад не смог ничего ответить. Не было сил на разговоры, объяснения. Хотелось просто зарыться в одеяло, как в кокон, и спрятаться.
— Я искренне надеюсь, что мы поступаем правильно, — Мать встала с табуретки, поправив неправильно положенную трубку.
— Мам, ты как-то спокойно реагируешь на то, что я влюбился в бандитку, — Влад приподнял бровь.
— Сейчас время такое, каждый второй — бандит. Что теперь, вообще ни в кого не влюбляться?
Да, не Софья Ковалевская, ² ну и что? Главное, чтобы ты был счастлив. Тем более, мы до конца не уверены, что она связана с криминалом. Мы не знаем, что из того репортажа правда, что ложь. Поэтому не беги вперёд паровоза.
— Спасибо, мам, — Лицо Влада просветлело, он улыбнулся впервые за этот непростой разговор.
— Чего не сделаешь ради детей…
— Имя, фамилия, отчество, дата рождения, город рождения, — сухо спрашивали в СИЗО.
— Стар Оливия Олеговна. Дата рождения: двадцать шестое декабря тысяча девятьсот семьдесят первого года. Город рождения: Санкт-Петербург.
Ей недоверчиво посмотрели в глаза. Оливия поняла: это связано с её именем. Зарубежные, нерусские имена в постсоветском государстве были редкостью, скорее всего, была огромная вероятность, что это псевдонимы.
— Я правда Оливия. В паспорте гляньте.
— Проходите, — ей указали рукой направление, в котором нужно идти. — Следующий.
— Чёрный Алексей Родионович. Двадцать четвертое октября тысяча девятьсот семидесятого года. Город рождения: Москва.
— Проходите. Следующий.
— Попов Александр Викторович. Седьмое мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Город рождения: Санкт-Петербург.
— Мапс Брайн Сергеевич. Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года. Город рождения: Санкт-Петербург.
— Проходите.
Далее следовал обыск. Для этого их всех отвели в специальную комнату. Когда Оливию обыскивали, ей показалось, что её шлепнули по пятой точке. Естественно, промолчать она не смогла.
— Вы можете меня не лапать?
Глаза обыскивающего, старого мужлана, наполнились искренним сочувствием.
— Я тебя умоляю. Тебя никто лапать не захочет никогда в жизни. Ты ж бесформенная доска. Так что понизь самооценку, дорогая.
Оливия, наверное, в сотый раз прокляла тот день, когда пошла гулять с Владом. Если бы этого не произошло, он бы не узнал её по телевизору. Они до этого никогда не пересекались. Сейчас было бы всё хорошо, сидела бы она дома, пила чай с баранками да смотрела на то, как белки с ветки на ветку прыгают. Никаких тебе проблем. А там уже Чёрный с Сизым бы что-то придумали. Вытащили бы её. Но нет, захотелось ей погулять с мальчиком.
«Дурацкая симпатия, только карты все спутала! Я была ослеплена, моя бдительность — усыплена. За что мне всё это. Ну держись, Влад Воробьёв, жалкий Ботан, приеду домой, вырву у тебя всё, что возможно вырвать и запихну в глаза. Я тебя на ремни порежу. Помяни моё слово!»
Условия содержания в СИЗО были отвратительными. Наши герои находились в камере «два на пять метра», помимо них было ещё пять человек. Кровати были расположены в два яруса, были стол, туалет, умывальник и окно, закрытое решетками. Царил жутчайший беспорядок, разбросаны газеты, какие-то бутылки. Сокамерники сразу же обратили внимание на Лив, начали подкатывать к ней, предлагать свидания, уединение и тому подобное. Она грубо отказывала.
Наступила ночь. Оливия поняла это по тому, что железная дверь камеры закрылась. Она залезла на верхний ярус одной из кроватей, который чудом был свободен и посмотрела в обшарпанный потолок.
Естественно, ни о каком сне речи идти не могло. Оливия думала обо всем, что с ней произошло, думала о предстоящем следствии, судах. Она не испытывала никакое чувство страха, ведь у неё была ещё маленькая надежда, которая мелькала где-то вдали, как огонёк, спасавший людей в холодную зиму. Она надеялась на торжество справедливости. И оно было ближе, чем она думала!
Уже под утро в доме Воробьёвых раздался звонок. Наталья, сидевшая возле трубки всю ночь, резко очнулась и ответила на вызов. На том конце провода говорил её двоюродный брат. По голосу было слышно, что он не спал, занимался делом, порученным для него его родственницей.